– То, что я вам сейчас покажу, видели только я и капитан Синюхин. Это новый вид оружия. Он гораздо сильней ваших двуствольных ружий. Стреляет быстрее, чем пистолеты и дальше, чем винтовка Горшенева.

– Эх! – удивился Харитон.

– Да это ж… – начал Тит, но не нашёл слов для продолжения.

– Верно, – согласился я. – Поэтому никто об этом оружии знать не должен. Но… – я выдержал паузу. – Но кто-то же должен из него стрелять. Вот вы и будете.

– И я? – обрадовался Данилыч.

– И ты. Но не всегда, а только сейчас, чтобы понимать, о чём идёт речь. А они уже, наверное, на ближайший выход его возьмут.

Глаза у всех загорелись.

– Давайте, приступать, – проговорил я и пошёл оружейку.

В течение последующих полутора часов я рассказывал о пулемётах. Бойцы учились снаряжать диски для РПК и ленты для ПК, заряжали, разряжали и снова заряжали. Прицел у пулемёта не такой, как у двустволки, вот и это тоже изучали. В завершении я показал им частичную разборку ручного пулемёта.

– А стрелять-то когда? – поинтересовался Корягин.

– Когда говоришь? – переспросил я. – Так сегодня и будем.

– А лодки, вашброть, с йими как? – спросил Данилыч.

– Лодки – это самая важная часть плана, – сообщил я и пояснил: – Пулемёты стреляют очень быстро и очень далеко. Так вот, чтобы ни в кого случайно не попасть, ну и, чтобы лишние глаза не подсмотрели, мы на лодках отправимся на один островок тут рядом. Там и постреляете. Все постреляют, но вы особенно. Пеньков, Корягин, вы понесёте пулемёты. Данилыч, а вы с Трофимом – патроны. Данилыч, выдай Титу с Харитоном по холстине, чтобы оружие замотали потщательнее. Никто, даже свои сейчас видеть его не должны. Это понятно?

– Слушаю, вашброть! – козырнул сержант.

– Данилыч, возьми ещё консервов. Обедать там будем.

Глаза у бойцов засверкали ещё ярче.

Когда мы, наконец, были готовы к отбытию, выяснилась одна деталь: поскольку и Сороку, и Шушунина я забирал с собой, те из бойцов моего взвода, которые не удостоились чести, плыть на секретны стрельбы, оставались без присмотра. Бездельничать им я позволять не собирался, но с ними не оставалось ни одного начальника. Ни офицеров, ни сержантов, даже ефрейторов не было.

Можно, конечно, передать их временно в подчинение тому же Дерюгину, но мне отчего-то казалось, что это не правильно. Выход из нашей затруднительной ситуации нашёл Сорока. Поскольку сегодня суббота, то он предложил остающимся в расположении бойцам устроить нечто вроде ПэХэДэ. Парко-хозяйственный день – это когда солдаты, а в нашем случае драгуны, занимаются наведением порядка на вверенной территории. Старшим же над ними он предложил поставить старослужащего Сафрона Уткина, бойца хоть и не прошедшего ни один из отборочных этапов, но от этого не менее сообразительного. Достаточно толкового, чтобы в гефрайторы выйти.

– Это хорошо, – сказал я. – Токовый ефрейтор в бою трёх губернаторов стоит.

Если бы я тогда знал, что прозвище «Толковый ефрейтор» приклеится к Уткину навсегда, может быть и промолчал бы, но вышло, как вышло. Данилыч вон уже смирился с тем, что он Танькин Маршал, и этот переживёт, тем более, прозвище совсем не обидное. Вот только если Толковый ефрейтор выйдет в сержанты, или офицеры, тогда как? Ну, когда выйдет, тогда и посмотрим.

Появившийся Сметанин изъявил желание остаться, дабы иметь возможность получше изучить книги «по лекарскому делу». Что ж, пусть читает. Заодно за избушкой приглядит. Надо, кстати, круглосуточную охрану этого объекта организовать.

Все отбывающие вооружились двустволками, а Горшеневу велено было взять СВД – винтовку с трубой. И вообще она теперь объявлялась его личным оружием. Ему позавидовали все, даже троица пулемётчиков. Им пока простительно: они же ещё не пробовали стрелять из своего «штатного» вооружения.