Ни корысти, ни славы себе не ища,
Нес он наши сердца, как корабль по волнам.
Наши души от страха герой защищал,
И утраты слезами не выплакать нам.

– Совсем непохоже на другие… э-э… стихи, что ты мне показывала, – заметила Сахили, когда песня подошла к концу.

– Мне показалось, для Гидеона Джуры нужно что-то иное.

Вдохнув полной грудью прохладу ночи, Чандра устремила взгляд к горизонту.

– Гидеону пришлось бы по душе, – со вздохом сказала она. – И даже Лилиане, пожалуй, понравилось бы… – Но тут она осеклась и поспешила поправиться. – Простите. Не стоило этого говорить. Не стоило поминать о ней здесь, в такую минуту. Просто… само как-то вырвалось.

– Все в порядке, – попытался ободрить ее Джейс. – Думаю, все мы до сих пор испытываем к Лилиане… противоречивые чувства.

Нисса звучно откашлялась. Она предпочитала помногу не говорить, да и Лилианы не любила никогда, и потому ее слова, едва прозвучав, удивили всех куда более, чем тот факт, что она заговорила вовсе:

– Гидеон колебаться не стал бы. Гидеон попытался бы спасти Лилиану. Гидеон попытался бы помочь ей восстановить свое доброе имя.

Глава девятнадцатая. Лилиана Весс

Вороны улетели прочь – если не навсегда, то до поры.

«Сколько же времени я здесь стою?»

Сколь долго она пыталась отвергнуть посулы Человека-Ворона и его – о, абсолютно искреннее, чистосердечное – предложение помощи? Сегодня ей удалось отогнать его (кто бы он ни был таков). Устоять перед ним (и перед тем, для чего он хочет ее использовать). Однако это вовсе не означало, будто она понимает, чего хочет сама. Чего она желает от жизни.

«Или я просто не желаю жить? Какой вопрос будет вернее? Чего я ожидаю от жизни, или чего требую от смерти?»

Многие годы Лилиана усердно стремилась освободиться от демонов, а после – от дракона, унаследовавшего заключенные с ними договоры, и ни разу по-настоящему не задумывалась, как будет жить, что делать, достигнув цели.

«И уж точно ни минуты не думала, чего может стоить ее достижение, будь оно все проклято».

Бросив взгляд под ноги, она вспомнила, что стоит по щиколотку в воде. Ступни окоченели до полного бесчувствия.

«Вот и прекрасно. Вполне под стать тому, что заменяет мне душу».

С этими мыслями она двинулась дальше – сама не зная, зачем, побрела к развалинам фамильной усадьбы.

«Вся моя жизнь – руины, пустая раковина, как и наш дом».

И тут в ушах зазвучал шепот…

«О, нет. Пожалуйста, нет. Только их мне сейчас не хватало…»

Сначала – Человек-Ворон, а теперь и духи Онакке, обитающие в Кольчужной Завесе, хранящейся в небольшом кошеле у пояса. С такой настойчивостью, с таким упорством духи еще не шептали с тех самых пор, как Завеса впервые попала к ней в руки.

«Теперь договор расторгнут… и это каким-то образом освободило их…»

На сей раз духи сделались не просто настойчивее, но более явственно… проявлялись в сознании. «Сосуд», – шептали духи (так они называли ее, видя в ней пустоту, которую стремились собою заполнить).

«И насчет пустоты они вовсе не ошибаются…»

Корень, – шептали духи, – наконец распустился прекрасным цветком. Отдайся нам, – нашептывали духи, – и успокой измученное сердце.

«А ведь соблазнительно… Как соблазнительно сдаться, перестать быть собой, вверить всю ответственность духам… даже если “вверить” – лишь эвфемизм для чего-то сродни смерти».

Ведь суровая правда состояла в том, что Лилиане все сильней и сильней – до отчаяния, до боли – хотелось умереть. Едва не позволив себе утонуть, она сделала первый шаг и развязала войну, которую ныне проигрывала.

«Ради забытой всеми богами Мультивселенной эту войну лучше уж проиграть, но на своих условиях. Проиграть, но не допустить, чтоб мною снова воспользовались».