Туповатый Доби не успел даже удивиться тому факту, что в Башню забрали сразу двоих родных братьев. Из его глаз полетели искры, а большая часть светильников вдруг разом погасла. В полутьме послышались звуки сочных плюх, громко взвизгнул пострадавший Фузимир, и кто-то пробежал по щеке Доби, пыхтя как перекормленный боров.

Доби попытался отползти на коленях, но его настигли, прижали к полу, и жесткие руки вцепились толстяку в волосы. Придавленный Доби судорожно задергался, но добился только того, что нечаянно подставил собственную голову под чей-то костлявый зад.

Затрещала кровать. Доби дернулся изо всех сил. Это стоило ему нескольких прядей волос, дополнительной оплеухи и случайных царапин, но он все же обрел желанную свободу.

Круша на пути мебель, толстяк подхватил кого-то, показавшегося ему на ощупь Казимиром, и принялся долбить с размаху о стену. Он остановился только тогда, когда комната озарилась ярким светом факела. Над ним стоял Хендрик.

– Остановись, задира! Хватит уже! – укоризненно сказал он.– И отпусти моего слугу. Он ни в чем не виноват.

– Мне неинтересно слушать глупости от богатеньких сынков в шелковых мантиях! – возбужденно начал Доби и осекся.– Э?

Только сейчас он увидел, что целый и невредимый Казимир стоит рядышком и многообещающе ухмыляется. Жертвой же толстяка оказался совершенно безобидный рыжий Филипп – исцарапанный, помятый, но так и не выпустивший из рук свое имущество– папку на веревочных тесемках.

– А на ощупь как Казимир,– смущенно пробормотал Доби, моментально утрачивая боевой задор, возвращая свою случайную жертву в вертикальное положение и отряхивая дрожащими руками. На самого Казимира, приближающегося к нему с неотвратимостью разъяренного быка, он старался не смотреть. Как и на его подбитого косоглазого братца, застывшего в углу немым упреком.

Неизвестно, чем бы закончился поединок, но в кульминационный момент тесемки на папке в руках все еще трясущегося Филиппа разошлись, и на пол спикировала стайка рисунков. Натолкнувшись взглядом на верхний лист, Казимир резко затормозил.

– Что это? – выдавил он из себя тоном человека, узревшего пред собой не то божественное откровение, не то неописуемую жуть.

– Мама… – грустно пояснил Филипп, рассматривая свою куртку, которая в результате нападения Доби распалась на составные части: рукава отдельно, пуговицы на полу, правая пола висит на нитке.

– Мама?! А вот это круглое, желтое из ее рта…

– Это зубы. Мама недавно поставила коронки – чистое золото. Красиво, правда? Я сразу решил запечатлеть на память. Думал, она в спальне повесит, но она почему-то отказалась,– меланхолично сообщил слуга и повернулся к хозяину.– А вам нравится, пан Хендрик?

– Как тебе сказать… Голубое это, как я понимаю, глаза?

– Брови. Глаза – вот это черное.

– Каждый карата по два, не больше,– пробормотал Хендрик.– А за спиной мамы закат?

– Это наш дом.

Изо рта Казимира вылетел странный булькающий звук. Покорно ожидающий справедливого возмездия Доби с удивлением понял, что тот смеется. Минуту спустя к толстяку присоединились остальные. Даже троица прибывших ранее отбросила церемонии и покинула свои кровати, став в общее кольцо любопытствующих. Хендрик поднял с пола следующую картинку и недоумевающе покрутил в руках. Филипп, от такого внимания к своей скромной персоне перестав дышать и, кажется, моргать, гордо пояснил:

– Натюрморт с грушами и бабочкой. Только вы вверх ногами держите, надо перевернуть.

Казимир буквально захлебнулся кашлем и в порыве внезапно возникших дружеских чувств прислонился к Доби, которого совсем недавно собирался размазать по стенке.