В общем, мне было приятно в группе девушек нервных, в остром обществе дамском. Но я как-то по-тихому уходил от дальнейшего развития, углубления и усугубления.

Возможно, потому что не хотел разрушать тонкий круг своеобразных лит-отношений.

Возможно, потому что был влюблён в другую девочку и считал нечестным пользоваться ситуацией. А может, просто стеснялся – в силу своей юношеской девственности.

А потом «перестройка» закончилась, и я с «Бригантины» спрыгнул.

Поступил в Литинститут, женился.

Остальные матросы и матроски нашего учебного кораблика также оказались на берегу, осваивая капиталистические реалии.

Дмитрий Юрьич неожиданно предложил всем называть его Димой, и все, кроме меня, на это клюнули, а Марина Чёрная так освоилась, что даже чуть не выскочила за него замуж, но потом быстро освоила иврит и уехала применять его на практике – в Израиль.

Марина Рыжая вышла замуж за Лёню Когана и перед самым путчем 1993-го уехала с ним в Германию, родила троих детей, разошлась, влюбилась в местного дантиста, он её бросил, она устроилась к нему садовницей, сын этого немца обвинил её, что она травила отца – короче, попала Маринка в немецкую тюрьму и получила незабываемый эмигрантский опыт.

Ещё с одной нашей подругой, Катей, случилась печальная история. Катя вышла замуж, родила ребёнка и пошла как-то с коляской погулять. Встретила подругу и разговорилась с ней. И, заболтавшись, отпустила коляску с ребёнком. А поскольку стояла она на пригорке, коляска потихоньку покатилась под уклон, постепенно набирая скорость. Катя спохватилась, побежала за коляской, но было уже поздно: коляска выехала на проезжую часть и попала под машину.

Таня Горохова дважды разродилась поздними родами и теперь осваивает амплуа молодой мамаши.

Лена Комарова вышла замуж за голландца и родила ему кучу детей.

Багира преподаёт в школе.

Серёжа Генералов пописывает сериалы.

Я, наверно, чаще всех общаюсь с нашим капитаном. В нашем Союзе Литераторов – и на страницах его ежегодных альманахов.

Буфет

Вечерами, когда все заведения общепита были уже закрыты, в наших молодых организмах просыпался ужасный голод.

Аппетит был такой, что хотелось вгрызаться в собственный кулак.

И горе бедному студенту, легкомысленно не позаботившемуся о скромном нарезном батоне и куске колбасы или сыра. Можно было, конечно, поблуждать по соседям – иногда это срабатывало, но чаще ты натыкался на такое же голодное существо с такими же блестящими от отчаяния глазами.

И тогда я спускался в поисках последней надежды на первый этаж, пошатываясь, брёл мимо вахты в левый корпус нашей общаги и, заметив свет в самом конце длинного коридора, летел на этот свет, как мотылёк, как бабочка в поисках нектара.

И занимал очередь за другими голодными мотыльками.

Этот маленький нежданный рай назывался буфетом. Работала в нём толстая крашеная тётенька лет глубоко за шестьдесят. И напрасно было искать расписание её работы – поскольку тётенька его не вывешивала. И работала, когда хотела. А когда не хотела – не работала.

Поэтому ужин в буфете – был делом случая. Счастливого случая.

Тётеньку звали странно, но мило – Милена. Она не была ни чешкой, ни болгаркой. Кто знает – может, она сама себе это имя дала. Например, у моей тёщи был друг Эрик, по паспорту Николай, сама же она по паспорту Клавдия, но предпочитает, чтобы её называли на немецкий манер – Клара.

Но вернёмся в наш буфет. Милена Леонидовна пришла за сей прилавок из артистической среды. Нет, актрисой она не была. Но нечто театральное в её манерах и разговорах присутствовало.

Ещё бы – как гласит легенда, в молодости Милена работала ассистентом режиссёра у самого Пырьева – практически на всех его фильмах.