Шансом. Надеждой. На нашу счастливую жизнь.

И ещё это была Весна. Весна, продолжавшаяся больше года – от нашего знакомства до нашей свадьбы.

Весна, в которой было и лето с пароходной разлукой… и странные встречи в августе… и сумасшедшая осень, за которую мы столько сказали и рассказали друг другу, что хватило бы на целую жизнь… и спокойная тихая зима – уже вместе, уже вдвоём… и двухдневный майский трепет – регистрации, идиотских семейных застолий и торжественного венчания в Храме Всех Святых, когда воск со свечей капал на пальцы, и светлые слёзы текли по щекам…

Блокада

– вторая из старушек-вахтёрш, сидевших на посту общежития шестого факультета по адресу Дубосековская, 9. Абсолютная антагонистка Божьего Одуванчика. По аналогии с добрым и злым следователем, в пику бестелесной ББО Блокада олицетворяла грубое земное начало.

Говорила она, не переставая – громко, пылко и нечленораздельно. Повторяла бесконечным бубнивым рефреном «гады-сволочи-студенты». Все три слова звучали откровенными синонимами.

Долг свой понимала буквально: НЕ ПУЩАТЬ! Нет пропуска, забыл, потерял – нет тебе больше места в нашем общежитии. Потому и прозвали её за бескомпромиссность: Блокадой. Однако вся её принципиальность уходила впустую: через два окна от её вахты находилась умывальная комната. Окна в умывальнике были всегда гостеприимно открыты настежь, и находились в каком-то полуметре от земли. Поэтому, забыв пропуск и столкнувшись в двери с Блокадой, мы молча разворачивались, проходили десять метров и залезали в общагу через окно умывальной комнаты…

Большая маёвско-пищёвская битва.

Так уж географически сложилось, что по одну сторону Волоколамского шоссе раскинулась территория Авиационного института, а по другую – Строгановское художественное училище и Пищевой институт.

И так уж сложилось исторически, что с художниками и художницами маёвцы практически не пересекались, а вот с пищевиками (точнее, с пищевичками) – видимо, как с социально близкими, у нас сложились серьёзные отношения и возникли связи, для многих из моих сотоварищей обратившиеся в брачные узы.

Вообще-то маёвцев манили не только девушки. При общаге пищевого была потрясающая столовая, где готовили блюда в сотни раз вкуснее, чем в наших «рыгаловках» – разумеется, чем ещё могли похвастаться «Пищи», как не вкусной и здоровой пищей?

Ну и девчонки, разумеется. Потому как в МАИ учились преимущественно лица мужеского пола, а в Пищевом – граждане пола противоположного, нет ничего удивительного в том, что студентов этих вузов тянуло друг к другу.

Я и сам однажды встречал Новый год в такой вот смешанной компании. И вскоре после этих торжеств возникли две супружеских пары. Причём из-за одной девушки поссорились два соседа по комнате. Слава Богу, до конфликта не дошло. Андрюха Уткин отбил у Шуры Пархомчука умную пищевичку, а обиженный Шура с горя завёл себе кролика – но это уже другая история.

Так вот, однажды мы с однокурсниками имели возможность убедиться в том, что в Пищевом учатся не только девушки.

Случилось это всё опять же из-за баб.

Сидим мы однажды вечером, да даже ночью почти – у себя в комнате, чай пьём. Тихие такие первокурсники. На улице – ранняя тёплая осень, окна октрыты, порхает свежий ветерок…

И вдруг со двора раздаётся хриплый отчаянный клич:

– Мужики, Пищи наших бьют!

(Вообще-то агитатор употребил другой глагол, матерный, и читатель легко его вычислит – а я не буду даже намекать).

И тут мы наглядно убедились, насколько чуткие люди живут в Маевских общагах. Не прошло и пяти минут, как двор наполнился возбуждёнными молодыми людьми с разных факультетов. Набралась толпа человек сто, а может, и двести. И все сочувственно разглядывали кричавшего. У него под глазом наливался лиловостью фингал приличных размеров. Кричавший и его друзья поведали нам, что провожали любимую девушку в Пищевой институт, но наткнулись на неожиданное сопротивление девушкиных друзей мужского пола, видимо, также имевших виды на эту девушку. Оные друзья учились вместе с оной девушкой вместе – то есть в Пищевом институте и жили в одном с ней общежитии. В процессе разговора между спорящими сторонами возникло недопонимание, быстро перешедшее в рукоприкладство. Из-за того, что силы оказались явно неравны, маёвцы вынуждены были ретироваться, но пообещали вернуться.