Не поднимая глаз от тарелки, Марина побарабанила кончиками пальцев по столу, делая вид, что размышляет. Взглянула на Маэстро, кивнула.

– Спасибо. Если можно.

– Я предупрежу на пропускном. Ваша фамилия как?

– Голубева.

– Думаю, запомню. Подходите, когда будет удобно.

Удобно? Да она уже сейчас помчалась бы в театр, засела где-нибудь на верхотуре, затаилась, чтобы не выгнали. Марина сама не верила своему счастью. Если он выезжает в двенадцать, то репетиция, похоже, около часу. Когда приходить – к началу? Или потихоньку прокрасться, когда артисты уже поют? Ладно, разберемся.

Олег Владимирович поднялся, протянул руку. Жест Марину удивил, непривычно. Тем не менее руку она пожала. Ладонь была теплая, сухая. Гладкая, но без женственности. От удовольствия у Марины даже пальцы закололо, и до самого плеча пробежали мурашки.

Он ушел, а Марина осталась сидеть, отходя от потрясения. Сразу отчаянно захотелось еще поесть. Раздумывать не стала: набрала себе выпечки, снова попросила кофе. Что это ей попалось такое вкусное, с шоколадом? Марина заглатывала, не разбирая. Отчего эйфория – от сладкого или от приглашения? Столь полное ощущение жизни казалось давно забытым, желанным и окрыляющим. Отряхнула крошки со свитера, подхватила сумочку и упругим шагом вышла из ресторана. За дверями на улице ее приветствовал ясный солнечный свет. Хотелось закружиться на месте, вдохнуть полной грудью, запрокинуть голову и закричать. Нет, запеть.

На сегодня запланировано еще одно гарантированное удовольствие – Русский музей. Сколько времени? Марина вытащила телефон, посмотрела на часы. Точно, сейчас открывается. Хорошо, никуда не надо идти, через площадь – и она на месте. Расскажет Дягилеву о своей удаче.

В Русском музее Марина особенно любила корпус Бенуа. Ходила из-за Сомова, Серова, Коровина. Мечтала, что, будь у нее возможность покупать картины, первым делом забрала бы себе «Зиму. Каток». Большой прямоугольник – как окно в фантастический мир. Небо само по себе сияет ярко-желтым рассеянным светом, такие же желтые перчатки на скамье рядом с кавалером в пунцовых чулках. Вот кто-то упал, катаясь на коньках, хохочет разрумянившаяся дама – руки спрятаны в муфту. Парочка гуляет с собакой.

Марина вошла в кассу первой, купила билет. Пошла прямо в Сомовский зал, встала перед «Катком» и минут десять любовалась, не отрываясь. Потом перевела глаза на портрет Мифа – Мефодия Лукьянова. Тот всю жизнь почти прожил с художником, видно, настоящая любовь была. Сколько раз его лицо появляется на картинах, и не сосчитать. И везде томность, отстраненность, временами – снисходительная улыбка.

Развернулась, пошла, мягко ступая по паркету, к портрету Дягилева с няней. На портрете основатель «Мира искусства» и «Русских балетов» словно чуть недовольный; няня на заднем плане переживает за своего Сережу, и зрителю это сразу видно.

Марина вздохнула, в который раз пожалев, что не живет с ним в одно время. Познакомиться бы, встретиться. Вместе в Венецию рвануть, в Париж! Тут же пришла мысль – одно такое знакомство вчера состоялось. Сколько мечтала хоть поговорить с Маэстро, а тут на репетицию даже пойдет. Нет, жаловаться не на что. Повезло так повезло.

Выйдя из музея, Марина по телефону вызвала такси. Внутри уже начиналась дрожь, подкатывала тревога. Сердце словно поливали из чайника кипятком. Как себя вести, как держаться? Будет Маэстро уделять ей внимание или просто поздоровается, и все? Заметит ее вообще?

Такси подкатило к подъезду – главному, не служебному. Марина, вылезая, повертела головой: нет ли кого знакомого вокруг? Хотелось с кем-нибудь перекинуться парой слов, успокоиться. Хоть бы Петя, что ли, прошел! Но нет, он, наверное, тоже репетирует. Придется заходить.