Я начинаю раздражаться. Терпеть не могу, когда кто-то лезет на мою территорию в кирзовых сапогах и топчется, оставляя грязь. Мы никогда не были закадычными друзьями с Арсением, и нас связывают только деньги. Но когда-нибудь я дорасту и разорву наше сотрудничество. Оно начинает меня душить.

– У меня дела, я спешу,– коротко бросаю и захожу в свой кабинет.

А ведь я действительно не соврал. Я спешил домой. Впервые в жизни спешил в четыре стены, которые служили мне местом, где я мог переночевать. Неужели все это из-за девочки, которая сейчас там сидит? Да не может быть такого! Во мне просто говорит «профессиональная болезнь»: как врачу, мне надо проконтролировать ее состояние и ход лечения, только и всего.

С этими мыслями, успокаивая сам себя, я быстро зашел в магазин и поспешил домой. Как никак, уже поздний вечер, меня не было около двенадцати часов, и девчонка наверняка голодная. Хоть ее жизни ничего и не угрожает, я сомневаюсь, что она сможет передвигаться без особых проблем.

Поднимаясь в лифте, я учуял умопомрачительный запах еды, и мой желудок не заставил себя ждать, громко заурчав, напоминая, что за весь день я пил только кофе и много курил. Черт, надо было заказать что-нибудь еще на работе, и пока я добирался, еду бы уже доставили.

Однако, открыв дверь, я застыл в шоке, не смея пошевелиться. Во-первых, запах еды шел именно из моей квартиры. От чего, кстати, мой желудок заурчал еще громче. Во-вторых, вся квартира была вылизана до блеска. И я бы поверил даже в то, что Маша вызвала бригаду клининга, которая и довела ее до идеального состояния, если бы не тот факт, что сейчас эта непослушная девчонка стояла на четвереньках и терла полы тряпкой. Увидев меня, она подняла взгляд, и на ее лице мелькнула растерянность, которая быстро сменилась смущением. Опустив глазки в идеально чистый пол, она в очередной раз покраснела до корней волос и пролепетала:

– Извините, пожалуйста, я не успела прибраться к вашему приходу. Сейчас я тут все уберу и покормлю вас, – и с этими словами она кинулась убирать тряпку и ведро с водой, морщась, видимо, от прострелившей боли.

Наконец, я выпадаю из ступора, и на меня накатывает гнев. И я, под давлением ярости и голода, рычу на бедную девушку:

– Ты совсем с ума сошла?! Я что сказал тебе делать?! Соблюдать постельный режим! А ты что?! Ползаешь по полу! На минуточку, у тебя сотрясение и перелом! – разорался я не на шутку.

А девчонка вмиг побледнела, в глазах нереальных, огромных уже слезы плещутся, вся сжалась.

– Я … просто я… – пролепетала она, стараясь сдерживать слезы, но одна слезинка все же скатилась по ее щеке, а меня словно ледяной водой окатило. Неужели не мог сказать помягче, аккуратнее, чего стал сразу орать?! Я сделал шаг по направлению к девушке, желая ее успокоить, а она вся сжалась в комок и прикрыла голову руками. Меня словно ножом по сердцу полоснули. В каких же условиях ты жила, девочка? Откуда этот отработанный жест? В душе разлилось не только желание утешить, но защитить от всех невзгод. Блять! Откуда во мне такие чувства к незнакомке?!

– Маша, – как можно мягче обращаюсь к испуганной девочке, – посмотри на меня.

Она осторожно поднимает на меня взгляд своих заплаканных глаз. И снова у меня кулаки сжимаются от ярости: кто, кто же сотворил такое с несчастной девчонкой?!

– Прости меня, пожалуйста. У меня был тяжелый день. А еще тут ты нарушаешь больничный режим, – улыбаюсь при этом, стараясь вызвать доверие у Маши. Она заметно расслабляется, даже, кажется, выдыхает. – Я беспокоился о тебе. За тобой уход нужен, а ты одна, да и я не мог вырваться пораньше, чтобы проконтролировать тебя.