Ле Борньо не сомневался, что это было не лучшее время, чтобы видеть графа. Хотя он скрыл от Дюбуа часть поступков молодого немецкого принца, за которым ему поручено было наблюдать, но все-таки он сказал верно, что граф обычно гулял после завтрака.

Картуш. Гравюра XVIII века. Автор неизвестен

Когда необходимо видеть какую-нибудь личность, не обращая ни на что внимания, решаются, может быть, на бесполезную попытку. Но ле Борньо в этом случае надеялся на свою звезду, которая с некоторых пор была к нему очень благосклонна. Может быть граф еще не ушел.

Быстро переговорив быстро, с Потопоном и Тет де Мутоном, удалившимися вместе с носилками, ле Борньо вошел в особняк и, обращаясь к привратнику, спросил его:

– Дома ли граф де Горн и можно его видеть?

Привратник, великан, метр восемьдесят, молча смотрел на маленького кривого человека, чисто, но скромно одетого, который, вероятно, наивно полагал, что достаточно явиться в дом знатного лица, чтобы тотчас же быть принятым.

Но вот в глазах маленького человечка блеснула молния и невольно заставила великана вздрогнуть.

– Вы не слыхали, мой друг? – хрипящим голосом сказал ле Борньо. – Я вас спросил: «дома ли граф де Горн и можно ли его видеть?»

– Граф де Горн у себя, – отвечал привратник, – но…

– Судя по моей внешности, вы думаете, что он не хочет меня принять, не правда ли? Вы ошибаетесь. Передайте это графу, и вы увидите, что не всегда можно судить о людях по внешности!

Он подал привратнику сложенную и запечатанную записку, содержавшую несколько слов, которые ле Борньо, на всякий случай, набросал во время своего путешествия с площади Пале-Рояль на набережную Театен.

Раздавленный тоном маленького человечка, великан взял записку и позвал лакея, появившегося на лестнице, передал ему записку для графа.

Не прошло и пяти минут, как лакей вернулся и обратился к ле Борньо:

– Не угодно ли вам проследовать за мной, граф вас ждет.

Давайте немного опередим ле Борньо и сперва познакомимся с интереснейшей личностью из этой истории – с графом Антуаном де Горном и с женщиной, одной из тех, кто запятнан вечным презрением из-за своих бесчисленных падений, но несмотря на это, сумела доказать, что как бы человек не был порочен, он может подняться, услыхав голос сердца. Это была: Мари-Модлен де Коскайр де ля Вьевиль де Кермориаль, маркиза де Парабер.

Громкое имя для недостойной личности.

Но так как во Франции особенно во времена монархии имя знатных вельмож и знатных дам удерживало их от падения, так во время регентства и во время царствования Людовика XV, напротив, вся знать старалась и, казалось, хотела перещеголять друг друга своими пороками – развратом. В особенности регентство стало роковой эпохой для подвигов начальника воров. Филипп Орлеанский, человек безнравственный и бесчестный, во главе страны!.. Филипп Орлеанский – регент Франции!.. Дюбуа, аббат Дюбуа – первый министр!.. «Так было написано!» – как говорят мусульмане. Двор погрузился в пороки, а город в беззаконие.

Граф де Горн, вопреки своим привычкам, был дома. Маркиза де Парабер, узнав от посыльных, что ее любовник не придет к ней, бросилась к нему и в двенадцать часов уже была на набережной Театен. Она его любила, как уверяла своих друзей, – «больше, чем она когда-либо любила… того, кого она любила больше всех».

Эту оценку трудно правильно оценить, потому, что, когда маркиза де Парабер стала любовницей графа де Горна, ей было тридцать лет и, если верить скандальной хронике, у неё к этому времени было столько же тайных связей.

Граф любил маркизу страстно, как двадцатидвухлетний молодой человек может любить тридцатилетнюю женщину, которая кроме красоты, обладала грацией, умом и изяществом. Как человек, который, несмотря на свою молодость, уже успел многое пережить, и жаждал наслаждений, в которых ему так долго отказывали.