– Забродил? – возмутилась Юрчук, уперев руки в бока и опасно склонившись над Сержем. – Это ты снова забродил, Комаров! Уж сколько лет ты всё бродишь и бродишь, бродишь и бродишь! Да без толку!

– Ну, вот я и добавляю градусов по чуть-чуть, чтоб дозреть, – авторитетно резюмировал он, бесстрашно глядя на неё, значительно превосходящую его размерами, снизу вверх.

– Дозреть, значит, – понимающе кивнула Юрчук.

– Ага, – поддакнул он.

– Сейчас ты у меня дозреешь, фрукт недоделанный, – многозначительно предрекла ему скорую спелость Елена Дмитриевна и потянулась к его макушке.

– Тут люди, Ела, оглянись, – внезапно укорил её Серж, заставив на миг замереть, обведя всех присутствующих выразительным взглядом. – Чего позоришь старшего брата?

– Это ты позор семьи нашей, Комаров, а я – гордость! – важно заявила она во всеуслышание. – Я – Юрчук!

– Давно ли, ты, Юрчук, – прыснул Серж.

И тут же примолк, стоило пышногрудой сестре выхватить стакан «компота» из его руки и махом осушить его. И глазом не моргнуть. И не поморщиться.

– Точно дозрел, – пару секунд спустя пропыхтела Юрчук, отправив вдогонку за градусами бутерброд с ветчиной. – Не обманул, охламон.

Комаров печально вздохнул и сник.

– И что это ещё за «Ела» такая? – промямлила она, присаживаясь на край лавки рядом с Яной прямиком напротив брата. – Не ты ль меня недавно Лялей называл?

– Ты под Лялю больше габаритами не подходишь, – обиженно пробормотал Серж, расстроенно поглядывая на осиротившую без винишка посудину.

– Чего? – вскинув недобрый взгляд, переспросила она.

– Того! – в тон ей парировал Серж. – Лялю ты давно переросла, говорю. Вширь. Ты её переела. Поэтому «Ела» тебе подходит идеально.

– «Ела», стало быть, – с чувством потирая ладони, отозвалась Елена.

– Она самая, – нервно усмехнувшись, кивнул Серж.

– Переросла, говоришь, – продолжила она.

– Вширь, – напомнил Серж.

– А давай-ка, Серёженька, мы с тобой дома эту беседу продолжим, – мелодично-издевательски пропела Елена, медленно поднимаясь. – Прямо сейчас.

– Зачем это? – напряжённо сверля Юрчук взглядом, осведомился Серж. – Тута и продолжай.

– «Тута» я за здоровье Егора Евгеньевича переживаю, – со смешком резюмировала она и, забрав у брата вилку с насаженным на неё кусочком селёдки, отправила её в рот.

– Беспокоишься, что твои глубочайшие познания в матах лишат Жоржа рассудка? – подрезал её Серж, так проворно вернув себе и вилку, и закуску, что Елена и опомниться не успела, как тот уже дожёвывал нехитрый деликатес.

– Скорее, это сделает твой компот, – укорила его сестра, деловито скрестив руки на груди. – Уже сделал. Да, Егор Евгеньевич? Вон бледный какой сидите. Плохо вам?

– Мне хорошо, – тут же опроверг её предположения Егор. – Как никогда раньше, не поверите. Сперва я всё, о чём вы мне говорили, оценил: и сортир почти в жутком с виду парке. И допотопную, вернее, раритетную обстановку в доме. И свежий воздух, особенно, когда при въезде в Княжево свинарники встретили – прям проникся ароматами, честно слово. До воды в колодце на соседней улице пока не добрался, ничего не скажу, но исправлюсь, обещаю. Потом, значит, компотом побаловался. Вершиной же всего для меня стали огурцы вашего, Елена-свет-вы-наше-Дмитриевна, приготовления – ничего подобного в жизни я не пробовал. И очень надеюсь, что никогда больше…

Договорить он не успел, потому что был рывком притянут Яной к ней самой вплотную. Когда же он увидел её выразительно округлившиеся глаза, безмолвно кричащие: «Замолчи уже, или нам всем конец!», неожиданно широко улыбнулся и закончил начатое:

– … Ни одно застолье в нашем доме не пройдёт без вас и ваших ядрёных разносолов!