– Жив. Сердце бьется. Да я и знал, что он жив: слышал я, как тот кричал, чтоб дубинкой ошеломили этого молодчика. Ошеломили, а не убивали. Стало быть, его только легонько пристукнули. Давай-ка-сь снегом его оттирать, – сказал Григорий и, взяв ком снега, начал тереть им виски молодого человека.

Павел Степанович помогал ему. Однако их старания не увенчались успехом.

Молодой человек стал дышать глубже и ровнее, но в себя не приходил.

– Делать нечего, придется так везти. Авось, очнется. Надо ехать… Паренек, а паренек! – обратился Григорий к мальчику.

Тот уставился на него.

– Откуда вы и куда ехали?

Мальчик не отвечал.

– Али у тебя языка нет?

– Тятьку убили! – пробормотал парень.

– Что ж делать! Божья, знать, воля. Теперь, тоскуй не тоскуй – не поможешь. Скажи лучше, куда ехали, да как твоего пана звать?

– Звать Максимом Сергеичем… Из Гнорова мы…

– Так. А куда путь держали?

– К невесте его. В Черный Брод.

– Далеко отсюда?

– Тут за лесом. Близко.

– Боярин, садись в сани! Коней своих привяжем позади. Довезем Максима Сергеевича до его невесты.

– Тятьку, тятьку возьмите! – не своим голосом крикнул парень.

– Возьмем, не бросим при дороге… Эхма, мои лошадушки!

Григорий взял возжи в руки, тряхнул ими, и тройка понеслась.

– Знаешь, боярин, ты останься в Черном Броде.

– Зачем?

– С такою раною тебе покой да уход нужен.

– А ты не останешься?

– Нет. Я и ночевать в панском доме не буду.

– Что так?

– Так, не с руки.

– Далеко ты едешь?

– Сам не знаю. Еду туда, где пошумней, полюдней, где людей ратных побольше.

– Зачем это тебе?

– Эх, друг! Есть у меня думушка, да не пришла пора открывать ее! Жизни сердце мое просит такой, чтоб дух захватывало! Или даром я учился? Или мозгов у меня мало, что должен в серости век свой коротать? Нет, товарищ! Не таковский я! Мне бы царством править, мне бы полки водить, а не так вот, в черном теле пребывать. И буду полки водить, буду!

Продрогшие кони, пугаемые завыванием волков, неслись с быстротой ветра. Лес все больше редел. Еще немного, и глазам путников представилась уходившая вдаль снежная, облитая лунным светом равнина.

Григорий встал и хлестнул по лошадям. Кони наддали. Снежные хлопья из-под копыт били в лицо едущим.

Григорий стоял и помахивал вожжами. Глубокая дума виднелась на его некрасивом лице. Грудь неровно поднималась. Павел Степанович смотрел на него и думал:

«Ну, брат! Вон ты каков! Не ожидал!»

Черное пятно показалось вдали на белом фоне снега. Можно было неясно различить крыши изб и темную массу какого-то строения, стоявшего в стороне от изб.

– Черный Брод? – спросил Григорий парня. Тот молча кивнул головой.

– Усадьба? – опять спросил спутник боярина, указывая на темневшееся строение.

Парень снова кивнул головой.

Григорий остановил тройку и выпрыгнул из саней.

– Прощай, боярин!

– Ты куда же? Хоть бы доехал до деревни.

– Я полями наперерез скорее доберусь.

Григорий ловко вскочил на коня.

– Прощай, приятель, коли так. Свидимся ль? – проговорил Белый-Туренин.

– Свидимся! Верно свидимся, если живы будем. Только я тогда вряд ли буду простым Григорием.

– А кем же будешь?

– Кем? – усмехаясь, промолвил Григорий. – Быть может, царем! Ха-ха! Прощай!

– Прощай!

Боярин шевельнул вожжами. Тройка понеслась. Он глядел в ту сторону, где виднелась быстро уменьшающаяся фигура скачущего на своем «степняке» Григория.

«И хороший он парень, а мозги у него, кажись, немного не на месте», – думал Павел Степанович.

Его дорожный спутник казался уже темною точкою. Вот и точка пропала. Белый-Туренин оглянулся и посмотрел вперед. Большой панский дом, обнесенный изгородью, глядел на него рядами темных окон. В двух из них виднелся свет.