– Ага! – возник откуда ни возьмись медведь, загоготал и хлопнул человека по спине так, что она загудела.

– А-а-а-х! – застонал человек в плаще, разлепил один глаз и тут же снова зажмурил.

Солнечный луч из оконца бил ему прямо в лицо. В голове гудели колокола, а рот напоминал раскаленную пустыню.

– О-о-х, – выдохнул человек и пошарил вокруг себя.

Он лежал на лавке у печи, в плаще, но без обуви. Где-то за его головой слышались звуки льющейся воды и звон посуды.

***

Мысли путались, и отчаянно хотелось определенности, но ее не было, и все лилась и лилась вода, и гремела посуда лейтмотивом колокольного зона.

Собравшись с духом, человек спустил ноги с лавки и сел.

Он был в избе, где по всей видимости провел предыдущую ночь.

Человек увидел какие-то осколки и горсть земли на полу, вилку и скомканную салфетку со следами помады.

Воспоминания вчерашней ночи всплывали и покачивались разрозненно на краю сознания, как обломки кораблекрушения в морских волнах: крыльцо; танцы; дым под абажуром; патефон; гости; его приставания к Марь Иванне… Вчерашняя ночь собиралась из этих обломков, складываясь в картину, которой для цельности недоставало главного: куда делись все, и… да-да-да, уж очень близко было пышное, дебелое… о-ох…

Человек спрятал лицо в ладонях и сгорбился на лавочке.

Догадки, одна мучительнее и постыднее другой, вставали перед ним, и совсем стало бы худо человеку, если бы из угла, оттуда, где был звук воды, не раздалось сердитое покашливание.

У умывальника, спиной к нему, стоял ворон и мыл посуду. На нем был передник и желтые резиновые перчатки.

– Доброе утро… – прохрипел человек, сам не узнавая своего голоса.