Надо сказать, что само здание очень подходило для этой благой цели: состоящее из двух строений и крытого перехода между ними, оно позволяло без особых хлопот сосуществовать шумным мальчишкам, обитающим в так называемом Нижнем замке, и степенным «невестам Господним», что проживали и вели свое хозяйство в замке Верхнем, доступа в который воспитанники интерната, само собой, не имели.

Устав монастыря не был очень жестким, и монахини относились ко многим своим повинностям с изрядной прохладцей. Однако же обязанность непрерывного и основательного контроля за созреванием юных душ своих воспитанников сестры ордена Петры-Виргинии свято чтили. Многие из этих бывших светских дам весьма буквально поняли старый принцип воспитания, гласящий: «Терзая тело, спасай душу!», – и с тщанием, близким к остервенению, применяли его на практике. Неизвестно, приносило ли это свои плоды и способны ли были такие методы уберечь юнцов от подстерегающих их во взрослой жизни несчастий, но прозвище «петровиргинки беспрестанного издевательства» (должно быть, по аналогии с бернардинками неустанного поклонения) черно-белые ключницы себе снискали. Ироничное это определение за годы воспитательной политики монахинь столь крепко приклеилось к сестрам, что никто во всей округе – от Фраюнга до самого Пассау – их иначе не называл, и даже сам епископ, обращаясь однажды к монахиням с напутственным словом по случаю какого-то праздника, начал со слов: «Дорогие мои петровиргинки!», – после чего, правда, смутился и поправил себя.

Жесткие методы воспитания не являлись в те годы чем-то необычным, да и в чужой монастырь, как известно, не резон являться со своим уставом, так что нападки со стороны общества монахиням не грозили, а показная набожность и гротескная самоотверженность этих дам избавляли их от необходимости жить по совести, так что будни Вальденбурга текли размеренно, однообразно и без «выходящих за рамки дозволенного происшествий», как любила повторять мать-настоятельница. Единственным, по сути, настоящим развлечением монахинь являлись, как и прежде, смерть одной из них и связанная с нею погребальная суета.

Внутреннее убранство нижней части замка, в которой находился интернат для мальчиков, суровостью обстановки и мрачной палитрой красок почти не отличалось от нутра верхней его части – резиденции самих датских ключниц. Как и там, стены здесь были покрыты толстым слоем бордовой эмали, от сырости местами облупившейся, серый камень пола изобиловал вековыми неровностями, а скрывающиеся во мраке потолки были такими высокими, что свет тусклых желтых лампочек до них просто не доставал. Окна же неизвестный архитектор велел пробить где попало, на разной высоте и без всякой симметрии, словно был пьян или стремился побыстрее закончить планировку уродливого здания. Большинство из них представляли собой узкие, едва заметные снаружи бойницы и находились в самых что ни на есть непригодных местах, не давая ни света, ни воздуха. Разной ширины коридоры пересекали замок вдоль и поперек, давая неограниченную свободу всем мыслимым ветрам, сквознякам и завихрениям, возникающим неизвестно где и носящимся по монастырю в своем бесцельном танце. Впрочем, до некоторых закоулков им было не добраться, и там царили вековая затхлость и густой могильный смрад, поднимающийся из неизведанных подвальных глубин бывшей крепости Вальденбург.

Основное отличие Верхнего замка от Нижнего было в том, что делился он на множество небольших помещений, поналяпанных-понаделанных здесь по заказу духовенства относительно недавно, в конце девятнадцатого века, и служивших монахиням кельями, без которых сестры не могли обойтись, словно классический вампир без гроба. Интерната же архитектурные переделки почти не коснулись, и панцирные койки воспитанников стояли аккуратными рядами в огромной зале, наполненной криками и хохотом ребят по вечерам и хлопаньем крыльев летучих мышей ночами. Койки были относительно недавним, уже послевоенным подарком земельных властей, придумавших наконец, куда девать скарб и барахло из расформированных казарм, а летучие мыши остались в наследство от ушедших во тьму веков, когда замок Вальденбург жил совсем другой жизнью, интересовавшей юных воспитанников интерната куда больше, нежели школьные дисциплины и нравоучения занудных монахинь.