Увы но чем выше человек забирался по карьерной лестнице тем более он был склонен к такого рода меткам, знамениям и прочей ритуалистики, особенно если это касалось вверенного ему коллектива. Сие проклятье не обошло стороной и начальника Главного Управления, советника второго класса Владимира Петровича Смирнова, а по совместительству и близкого друга Николая.

Владимир Петрович так же как и Николай не очень любил эзотерику, но получив сигнал от аналитиков о соответствующем запросе решил лично поинтересоваться грядущим у неформально клейменого злыми языками прорицателя.

Только начав просматривать аналитическую справку Николай был прерван настойчивым звонком мобильного телефона. Первые пару минут он лишь сильнее хмурил брови стараясь не обращать внимание на звук вибрирующего телефона, но к концу третьей минуты терпение лопнуло даже у него.

– Старший следователь Лахитин. – резко бросил он в телефонную трубку. Оторвавшись от монитора и поднеся обретённый выслушать и донести по проводам весь гнев старшего следователя по особо важным делам, мобильный телефон лишь обреченно пискнул, подав сигнал о соединении с абонентом по защищенной линии.

– Лахитин, чего так долго трубку не берешь, а если ЧП? – раздался в трубке голос определившегося абонента – Или ты опять нарушаешь субординацию и саботируешь начальство?

– Никак нет товарищ Смирнов. – едкости в голосе следователя хватило бы на десяток начальников.

– Опять ты за свое Муравей…вот точно доиграешься, попру тебя в шею на пенсию, будешь по лесам лосей гонять – Владимир Петрович достаточно емко и лаконично умудрился одним предложением щелкнуть по носу подчиненного, дать ему понять что шутить не стоит, указать на субординацию и используя рабочую кличку, дать Николаю понять о необходимости личной встречи.

Для первых трех пунктов у него были все основания быть раздраженным на такое приветствие своего подчиненного, так как в генеральной прокуратуре обращение «товарищ» считалось некорректным. Такого рода формулировка в обращении к работнику прокуратуры было бы аналогичным, как если бы вы на улице обратились к полицейскому со словами «эй ты, как тебя там, парень…типа нужна твоя помощь».

Ну а использование рабочего псевдонима однозначно указывало на срочность и безотлагательность встречи. Все это прекрасно понял Николай и вздохнув про себя, уточнил:

– Что уже настучали?

– Не настучали, а информировали. И кстати правильно сделали. – после небольшой паузы Владимир Петрович решил пояснить – Жду тебя через час у себя.

Сочтя что краткая инструкция к действию доведена до старшего следователя, телефонная трубка пронзительно пискнула и умолкла, сообщая о том, что абонент отключился.

– Мда-а-а… – протянул Николай и стараясь собрать мысли потер руками лицо – И вот как у тебя так получается Гладиолус ни черта не делая всегда быть на шаг впереди.

Как и любой здравомыслящий человек Николай по возможности не стремился высказывать все что он думает о начальстве, им же в лицо, но его молчание часто было более красноречиво. В результате за годы службы он приобрел особенность иногда в тишине позволить высказать свое лично мнение. Упоминание рабочего псевдонима начальника, которое он к слову жутко ненавидел, добавляло пикантности ситуации и настраивало Николая на позитивную мотивацию, тем более он был прекрасно осведомлен, о том что его кабинет прослушивался и распечатка его «мыслей в слух» к вечеру ляжет на стол так не вовремя оторвавшего его от дел начальства.

Раздражение охватившее Николая слишком медленно уходило на второй план и Николаю пришлось даже сделать несколько глубоких вздохов чтобы помочь себе успокоится. Он категорически не любил общаться с начальством касаемо рабочих моментов, так как последнее предпочитало действовать по принципу «кто не работает тот и ест». Для Николая посещение кабинета начальников всегда было связано с пространственными изречениями на тему патриотизма густо приправленными распоряжениями вроде «немедленно преступить», «срочно предпринять» и «необходимо предоставить». Если же убрать весь пафос и прочий по мнению старшего следователя мусор, то по сути все разговоры сводились к тому, чтобы передать Лахитину очередное громкое, а значит смердящее как сто скунсов дело, с которым районные следователи не справились.