– Мамочка, – прошептала Ая, – можно к тебе? Мне так холодно. И грустно капельку. Не могу уснуть.

Мама всегда спала с папой или одна, обычно дочери отвечала отказом. На этот раз она промолчала. Ая осторожно, боясь скрипом пружин разбудить ее, легла рядом без одеяла – лишь бы мама не проснулась и не выгнала. Но холод кусался и заставлял девочку непроизвольно придвигаться к теплой маме, пока Ая, наконец, не прилипла к маминому телу. Сразу стало уютно и потянуло в сон. Ладошкой Ая доставала до большой, мягкой маминой груди, которую так любила, и завидовала папе, что ей она принадлежала только несколько месяцев после рождения, а у него есть драгоценная возможность прикасаться к этой груди каждую ночь, и он так глупо не воспользуется этим, валяясь на жестком полу в коридоре.

Ая проснулась, ощутив на голове и щеках что-то теплое и пушистое. На неe смотрел отец полупьяным взором, он плакал беззвучно, и эти вино-водочные ручьи не безобразили его лицо, не умаляли его мужественности. Его самость проявлялась в сентиментальности, чувственности, плаксивой реакции на любое движение мира. Он, радуясь, плакал и, печалясь, плакал.

– С праздником, родные, – хлюпнул он носом.

Кажется, октябрь не богат датами. Ая испуганно перевела взгляд на маму и прыснула. Ее помятое сном лицо, обрамленное белым мехом, изумленно оценивало происходящее. Что-то щекотало щеки.

– Ты совсем спятил? Это у тебя каждодневные праздники, а у нас по твоей милости одни серые будни. Проспался? Дай нам выспаться.

Мама выглядела настолько трогательно и комично в ночнушке и пушистой зимней шапке с огромными бомбошками, что Аины плечи потрясывало от смеха.

– А ты почему здесь? – это уже Аe. – Что это на тебе?

– Это вам подарочки, любимые мои крохотулечки.

– Пап, а какой праздник? – радостно защебетала дочка.

Ответ ее абсолютно не волновал, сердце опять колотилось в предвкушении мира.

– Кажется, день Учителя. Но это и не важно. Просто новый день, вы все живы-здоровы, вон Чарлик хвостом машет, тоже радуется.

Он перешел на шепот.

– Вы такие хорошенькие в этих шапочках, как эскимосочки. А тебе, Хвича (это была Аина коронная кличка, придуманная им), еще туфли принцессы.

В сумраке комнаты блеснули пряжки. На отцовских ладонях стояли две лакированные туфельки.

– Красные с золотом. Давай лапку.

У Аи перехватило дыхание. Ни у кого она таких не видела, только в фильмах и книжках на шелковых чулочках сказочных девочек.

Она опасливо покосилась на маму. «Опять, снова, – читала Ая на ее сжатых губах. – Сколько же раз он будет возрождаться и тонуть, оживать и гибнуть, сколько раз мы вместе с ним будем захлебываться его алкоголем и собственными слезами и обсыхать в лучах его безграничной мальчишеской доброты?»

Папа не дождался дочкиной ноги, сунул туфлю ей под одеяло и на ощупь натянул на ее изнемогающую от желания ступню. Вторая сама нырнула в новый домик. Ая спрыгнула на пол. Мечта всех девочек выбрала ее и украсила ее ножки. Она тут же ощутила корону в волосах и наряд из кринолина с рюшами и бантами вместо старенькой пижамы. Каблучки у туфель были высокие, широкие, носки тупые, квадратные, пряжки во весь носок, прямоугольные, сверкающие.

Кто-то включил свет. Блики забегали по стенам и потолку. В ее туфельках танцевала вся комната. Ая присела и уставилась на свое краснолакированное отражение в ореоле белоснежного меха. Что нужно ребенку для счастья? Подарки и любящие друг друга и его самого родители. Девочка упивалась первым и вторым, выкручивая незамысловатые па и подглядывая за целующимися. Мама умела прощать мгновенно.