Через минуту все эти слова слились в единый протяжный звук, за которым уже нельзя было ни разглядеть, ни расслышать окружающий мир. Тогда она позорно бежала с поля боя, капитулировав безоговорочно и навсегда. После этого были еще попытки что-то улучшить в себе самостоятельно: дорогая косметика, маски для волос, кружевные чулки, но ничто из этого не помогло любить себя больше. Там, в зеркале, безобразная девица, которой даже на саму себя смотреть противно.

Знаете, что там еще? Мутные, серые глаза. Бесцветная, бумажная кожа. Сплошная посредственность. И если отдельно каждая черта лица и могла бы смотреться приемлемо, то вместе они в единую картину ну никак не складываются.

На кровати лежит выглаженный серый костюм в скучную белую полоску – как раз для такой скучной девушки, как Лиза. Длина неправильная, рукава чуть велики, но ей все равно, потому что ничто не сделает ее еще хуже, чем она уже есть. Не хватает только каких-нибудь толстых очков в роговой оправе – и типичный образ неудачницы двадцать первого века готов. Только и тут не повезло: зрение тоже оказалось среднестатистическим и не требующим стильных очков.

В полной тишине Лиза движется по маленькой квартирке-студии, как стеснительное привидение. Каждый шаг легким шуршанием нарушает тишину, но в остальном девушки здесь как будто и нет. Быстро выпить стакан питьевого йогурта, пробежаться расческой по волосам, достать из шкафа заношенные коричневые сапоги, которые больше бы подошли пятикласснице, – все это без единого звука. В движениях Лизы нет уверенности в собственном присутствии.

В следующий раз она бросает взгляд на свое отражение только в ванной, в заляпанном зеркале, окутанном туманной дымкой, которая всегда появляется, когда слишком долго принимаешь душ. Все, что видно в этом отражении, – это бледно-розовые шрамы, уродливыми змеями-ниточками расползшиеся по девичьему телу.

Хотя нет, не так. Шрамы – это единственное, что Лиза в себе безоговорочно любит. Без этих шрамов она вообще бы сейчас не ходила по этой земле.

Поймав свой собственный взгляд, Лиза на мгновение замирает, но затем вновь продолжает чистить зубы, теперь уже смотря только вниз, в серовато-желтую керамическую поверхность раковины.

Когда девушка выходит из ванной, это уже просто рефлекс – побыстрее накинуть хоть какую-нибудь одежду, чтобы не «не быть», а именно не чувствовать себя голой. С вешалки летит застиранная хлопковая блузка, за ней – похожая, только с кружевом на манжетах. Но это все равно что надеть на слона слюнявчик и понадеяться, что другие слоны оценят. Вот так и Лиза знает, что всем плевать.

Всем плевать на неразговорчивую девушку, которая хоть и приходит на работу вовремя, ничем не примечательна, кроме разве что своей непримечательности. Оттого и нечего терять.

После небольшого замешательства Лиза, словно загипнотизированная, тянется к пластиковой шкатулке на прикроватном столике. Помимо запасных ключей и использованных батареек там лежит кое-что еще, что, кажется, попало туда по совершенной случайности.

Пальцы касаются холодного металла с нежностью, будто это новорожденный младенец. Это ожерелье вполне подошло бы какой-нибудь представительной женщине, вроде тех, которых Лиза всегда воображала в качестве своего идеала.

Однако, застегнув цепочку на шее, девушка слегка расправляет плечи. В глазах появляется голубой оттенок мечтательности; лицо трогает краска.

Это уже совсем не та девушка, что с отвращением вглядывалась в свое отражение. В этой версии Лизы гораздо больше женственности. И пусть черты ее остаются прежними, внутри как будто что-то переключается на совершенно иной режим.