– И когда, – добавила Гулд.

– Нет, думаю, с этим все ясно, – ответила Полоньи. – Рукопись подменили после убийства. Шкатулка была открыта; Аллан изучал манускрипт незадолго до смерти. Он бы заметил изменения.

Картерет сказал:

– Допустим, он знал о подмене? Приложил к ней руку?

– Тогда он не изучал бы рукопись.

Гулд сказала:

– Сделано ли сравнение этого экземпляра с другими?

– Других экземпляров нет, – сказал Эпплвуд. – Во всяком случае, в этой стране. Все, кто занимается текстом, очень озабочены, чтобы вокруг них не случилось такой же газетной свистопляски, как вокруг дневников Гитлера – особенно если манускрипт тоже окажется подделкой.

– Однако у Беренсона экземпляр был, – заметил Картерет. – А он даже не историк.

Полоньи сказала:

– Джо, вы не хуже меня знаете, что Аллану оказывали услуги, порой исключительные.

Гулд сказала:

– Так вы считаете, пьеса может что-нибудь дать.

Эпплвуд пожал плечами и глянул на Рафаэля.

Рафаэль сказал:

– Мы практически уверены, что доктор Беренсон руководил сетью агентов. Увы, у спецслужб нет никаких ниточек, чтобы на этих агентов выйти. Нам остается, как всегда в таких случаях… – он вроде бы улыбнулся, но, возможно, так показалось из-за освещения, – исследовать все доступные возможности.

Гулд сказала:

– Хансард будет заниматься пьесой, которой, на минуточку, четыреста лет.

– И которую Аллан счел нужным отправить своему агенту по секретному каналу, – ответила Полоньи.

– Ладно, – проговорила Гулд. – Это хоть что-то. И у нас точно нет ничего другого. Полагаю, гонорар будет огромный?

Картерет рассмеялся. Стрингер поднял страдальческий взгляд. Рафаэль сказал только:

– Есть еще соображения по поводу данной операции?

– Просто разбудите меня, когда все закончится, – ответил Картерет, вставая. – Прошу у всех прощения, но у меня лекция…

– Разумеется, – сказал Рафаэль. – Следующая официальная встреча через две недели.

Картерет вышел. Эпплвуд и Гулд попрощались со всеми и ушли вместе, продолжая прерванный разговор о криптографии. Стрингер встал, кивнул доктору Полоньи и тоже вышел. Дверь за ним закрылась со слабым шипением.

Доктор Полоньи достала еще сигарету и прикурила от зажигалки «Зиппо» с эмблемой воздушно-десантных сил Иностранного легиона. Рафаэль сидел абсолютно неподвижно. Она затянулась, выпустила дым и сказала:

– Вы решили поручить это… упражнение Николасу до или после того, как он сообщил о своем решении уйти?

– Вы согласитесь, что лучше его никто не справится.

– Лучше его никто не справится, как вы прекрасно знаете. А теперь ответьте на мой вопрос.

– Разве вы сейчас на него не ответили?

Полоньи мгновение молчала, потом спросила:

– Вы уверены, что он не уйдет, да? Вы рассчитываете его использовать, пока он не…

– Доктор Хансард добровольно подал прошение об отставке и так же добровольно взялся за Скинскую рукопись.

– Он чувствует себя виноватым, считает себя ответственным, – сказала Полоньи. – Он гениально отыскивает исторические причины и следствия; думаете ли вы, что он не увидит их здесь?

Рафаэль кивнул:

– Продолжайте.

– Мы могли бы сообщить ему правду. Что Аллан был под подозрением уже два месяца и за ним наблюдали. Можно было бы даже рассказать о Семиакте. Уверена, его бы это зачаровало.

– Уменьшило бы это его чувство вины? Вопрос не риторический, доктор Полоньи. Я не против того, чтобы открыть доктору Хансарду больше – если это улучшит его душевное состояние. И, разумеется, вы знаете, какой гриф секретности у Семиакта. Мы не вправе раскрывать Хансарду сведения такого уровня.

– С каких пор вас смущает уровень допуска? – Полоньи покрутила сигарету в пальцах. – Возможно, вы правы. Это лишь… еще больше осложнит дело. Я снимаю свое предложение.