Прошли в комнату. В центре помещения стоял круглый стол, на котором в небольшой плетеной вазочке лежал хлеб, а на дощечке – тонко нарезанные куски мяса. Вера его ждала, что было особенно приятно.

Разместились за столом. Девушка смотрела на него не отрываясь, так разглядывать могут только любящие женщины.

И опять Бурмистрову припомнилась Полина, ее быстрая походка когда-то просто сводила его с ума. Прохор едва не застонал от открывшейся душевной раны. Что же с ним такое происходит? Почему все не так? Почему он все время думает о женщине, с которой никогда не будет вместе? Что же у него за судьба такая? Так накрыло воспоминаниями, что и не выкарабкаться.

Но Вера была привлекательной, этого у нее не отнять. Ее робкая улыбка способна покорить даже самого стойкого мужчину. Взять бы ее в свои объятия, мять, тискать, наслаждаться ее теплом – так ему королеву подавай!

– Что это я вдруг тут расселась, – встревожилась Вера. – Вы ведь, наверное, голодны.

– Я тут немного перекусил…

– Может, перейдем на «ты»?

– Конечно, – охотно поддержал предложение девушки Прохор.

– Давай я сейчас разложу еду по тарелкам. Рис отварила… Знаешь, никогда особенно его не любила, а тут моя медсестра принесла пару горсточек и сказала, что он очень вкусный. Трофейный. Сварила его, и вправду рис получился очень лакомый. Я к нему еще морковь и лучок поджарила, – застучала она на плите сковородкой и ложкой, накладывая рассыпчатые рисовые зерна в алюминиевые плоские тарелки.

Поднявшись, Бурмистров подошел к Вере, торопливо постукивающей ложкой. Обхватил ее худенькие плечи. Сжимать ее в объятиях было приятно. Ощущал податливое женское тело; чувствовал, как ее тепло проникает в него и понемногу расходится по всему телу, повышая желания. Если так пойдет дальше, то он может просто воспалиться от девичьего жара. Девушка застыла. Теперь тарелка и ложка в ее руках были неуместными. Не смея пошевелиться, Вера осторожно посмотрела на Прохора, не спешившего разжимать объятия. Стояли не шевелясь, наслаждаясь близостью.

– Может, ничего не нужно? – слегка подсевшим голосом произнес Бурмистров. – Я не голоден.

– Хорошо, – ответила девушка и аккуратно, стараясь не расцепить нежные объятия, поставила сковородку с рисом на плиту. К ней столь же бережно придвинула алюминиевую тарелку, слегка звякнувшую.

Объятия в какой-то момент разомкнулись, но лишь для того, чтобы в следующее мгновение скользнуть по ее платью – нежно и одновременно уверенно, как может поступать только любящий мужчина. Пальцы остановились у талии, словно спрашивая дальнейшего дозволения, и, не почувствовав протеста, принялись неторопливо расстегивать узенький ремень.

Вера боялась пошевелиться, всецело, до самой последней клетки возбужденного разгоряченного тела, находилась во власти сильного мужчины, очень желанного. На сегодняшний день она его наложница, его раба, и он волен поступать с ней так, как ему заблагорассудится.

Расстегнутый и аккуратно свернутый ремень Прохор положил на стол рядом с нарезанным мясом, которого так и не отведал. Сейчас было не до того. Свет горевшей керосиновой лампы глубокими тенями падал на ее лицо, обнаженные плечи, грудь. Слегка отстранившись, Прохор заглянул в девичьи слегка затуманившиеся глаза. Вера представлялась ему загадочной и немного старше, чем была в действительности. Взгляд внимательный, немного строгий, такой бывает у учительницы старших классов.

«Самое время, чтобы избавиться от наваждения под названием Полина. Похоронить ее образ в закоулках памяти, безо всякой надежды на возвращение. Давно пора освободиться от навязчивых воспоминаний о прежней любви, продолжавшей тянуть его в прошлое и не дававшей возможности вздохнуть полной грудью и двигаться дальше. Остаться навсегда рядом с той девушкой, которая тебя любит по-настоящему. Чего тебе еще нужно? Ты же, как никто другой, знаешь, как больно оставаться нелюбимым».