– И приоритет от вас уплывет, – слова Дины кололи не хуже иглы.

– При чем здесь приоритет? – И.Д.К. дернул плечом и зашипел от боли – иголка скользнула вдоль ладони, оцарапав кожу. – Я считал, что если открытие созрело, оно будет сделано. Не тобой, так другим, вопрос времени. Но если оно будет сделано другим, то им может оказаться русский или американец, или швед…

– И Мессией тогда стал бы не мой любимый Илюша, а некий Иван или Джон, – сказала Дина. – Меня бы это устроило. Вообще говоря, я не религиозна. Собственно, я вообще не верю в Бога. Это Илюшина блажь – он еще в Союзе решил, что так здесь будет проще. Потом втянулся. Уверял, что понял Смысл. По-моему, просто пошел по колее – так удобнее. Впрочем, может, в этом он и увидел Смысл? Вот ваши занозы. Целых три.

– Спасибо, – сказал И. Д. К., глядя на свою исцарапанную ладонь.

– Сейчас я помажу йодом, – Дина встала.

– Не надо, и так заживет, – торопливо сказал И. Д. К. – Вы боитесь за мужа? С ним ничего не случится, уверяю вас!

– А за кого я должна бояться? За старцев, которые почему-то впали в экстаз, когда увидели эту дурацкую надпись? Или за израильтян, которые устроят большой спектакль перед человечеством? Или за вас, который заварил кашу и отошел в сторону?

И.Д.К. промолчал. Не сводя с него глаз, будто опасаясь удара в спину, Дина отошла к окну. «Господи, какие глаза, – мелькнуло в голове И. Д. К. – Возьмет и убьет за своего любимого Илюшу».

У Дины и в мыслях сейчас не было убивать этого психа, способного проходить сквозь стены. Злость ее была направлена на собственного мужа, которого она видела перед собой и с которым говорила, не понимая, как это происходит. Илья поднимался по широкой лестнице, под локоток поддерживаемый дряхлым старцем с седой бородой, а премьер-министр Левингер, знакомый по газетным фотографиям и телепередачам, шел чуть позади, ощущая, видимо, себя здесь человеком вторым и не очень нужным.

«Иди домой, Илья, ты не понимаешь, что делаешь, иди домой, – говорила Дина, – пусть все станет, как прежде. Я не хочу, чтобы ты был Мессией, у тебя не получится, это не твое, ты не умеешь, мало ли что наговорил тебе этот ненормальный…»

«Помолчи, все отлично, видишь – это сам рав Гусман, а это Левингер, а шавки из кнессета семенят сзади и боятся, как цуцики. Я не лидер, Динуля, я Мессия, понимаешь ты это? Я спасу всех…»

«Как ты спасешь всех, идиот?! Через час каждый дурак раскусит, что ты бездарь, что ты ничего не знаешь и не умеешь, и что, кроме этой дурацкой надписи на этом дурацком камне…»

«Дина, ты соображаешь, что говоришь? Не мешай, мне нужен Купревич, отойди, я не улавливаю его мыслей…»

«Он не улавливает! Я же говорю: ты ничтожество, без подсказки ты – нуль. Ты сорвешься, и что тогда будет со всеми нами? У тебя семья!»

«Бог избрал меня. Отойди, не мешай!»

«Совсем рехнулся! Какой Бог тебя избрал?»

«Отойди в сторону или я… Ну! Хочешь, чтобы я тебя ударил?»

«Хочу! Возвращайся и ударь! Если ты только на это способен, спаситель человечества!»

Дина вскрикнула, И.Д.К. увидел, как дернулась ее голова, на щеке заалело пятно, глаза наполнились слезами, и она начала медленно опускаться на пол, хватаясь руками за стену.

Как приводить в чувство женщину, упавшую в обморок, И.Д.К. не знал и просто сидел рядом, нелепо похлопывая Дину по щекам. В голове бился истерический голос Ильи Давидовича, но И. Д. К. не отвечал. Он понял, что произошло, и это вызвало в нем двойственное чувство. Илья Давидович многое уже мог, но оказался глупее, чем И. Д. К. предполагал. Семейная сцена была сейчас и вовсе ни к чему.

Дина открыла глаза.