Мысли Эриспо утекли в воспоминания. Ещё при деде, когда Эриспо мальчишкой бегал за щенками по замковому двору, здесь чтили Старых Богов. Служители Тараниса, Цернунна, Керидвен и других частенько навещали замок. Сами они предпочитали жить уединённо в окрестных лесах, и жизнь их была окутана ореолом тайны. Лишь барды, учившиеся своему искусству у жрецов Огмы и Бригит, были, как правило, весёлыми и открытыми людьми, не чурающимися простых человеческих радостей. Но и они порою любили напускать тумана, превращая песни в намёки, а намёки – в пророчества.

   Затем, как говорила молва, Догмаэль, отец нынешнего Догмаэля, графа Мореака, отличавшийся бешеным нравом, убил на пиру жреца Огмы, позволившего себе насмехаться над Его Сиятельством, да так, что весь пиршественный зал надорвал себе животы. Жрецы потребовали виру за убитого собрата, и тогда граф убил и их. Народ ждал кары от Богов за содеянное, тем более что убиваемые графом жрецы успели страшно проклясть его. Но кара пришла далеко не сразу. Граф ещё успел послать своих воинов в ближайшие леса и разорить немало капищ. Говорят, что за этим стоял Неметон, и подобные кровопролития в отношении адептов старой веры прокатились по всему Армору. Так или иначе, но с тех пор жрецы редко показываются в замках знати, и где они сейчас прячутся – одному Единому известно. После смерти деда, до последнего вздоха державшегося старой веры, отец пригласил в замок преподобного Бастиана, и как-то незаметно вассалы графа и его слуги стали посещать его службы в специально пристроенном храме. Маленький Эриспо же распрощался со своей свободой – теперь он каждый день под руководством монаха должен был выводить гусиным пером буквы-закорючки, и читать те же самые закорючки, написанные кем-то другим и переплетённые в толстые книги. Зато какой же радостью было вырваться из тесной кельи после урока – на упражнения с мечом, копьём и луком, где не надо было напрягать то, что преподобный Бастиан звал «умом человеческим».

   Граф ещё раз вспомнил странное и волнующее предложение жреца и решил, что тот, возможно, безумен, так как тоже очевидно знает грамоту. Все грамотеи – немножко безумцы, успел заключить граф Скер, когда сон наконец одолел его. Ему снилась корона Единых Королей.

   В крохотной комнатке Аёль сидели двое – сама Аёль, крепкая, светловолосая и голубоглазая (предки её были из северян, из кертов) деревенская девушка семнадцати лет, и немолодая, темноволосая женщина, на обветренном лице которой вместе с морщинами отпечаталась вся её многотрудная жизнь, проведённая в служении богине Керидвен в лесах и дубравах Армора. Это была Невена. Женщины тихо сидели и смотрели на дверь, за которой должны были послышаться шаги только что ушедшего Фелиза, но их слышно не было – странник ступал бесшумно.

   Молчание нарушила Аёль:

– Госпожа, он правда тот, за кого себя выдаёт?

– Фелиз, мальчишка, бесследно пропал двадцать лет назад. Мы не нашли его тела. Птицы тоже сказали мне, что его нет среди мёртвых. В этом мужчине есть черты того мальчика. Но он непостижимым образом изменился внутренне. Его наполняет такая сила, которую я не встречала ни в одном из наших последователей.

– Но он говорит, что его послали сами Боги.

– И ещё он много чего не говорит. Запасёмся терпением и вскоре всё узнаем.

– Госпожа, наш граф, Эри, он…послушает его?

– Даже я слушаю его, хотя повстречала лишь два дня назад. А я кого-нибудь слушала раньше, кроме знамений Богини и её вестников – птиц? Вот то-то и оно…

   Женщины вновь погрузились в молчание. Наконец, Невена встала, пожелала Аёль добрых сновидений и скрылась за дверью. Девушка осталась одна. Она закуталась в шерстяной плед, села поудобней, и стала пристально смотреть на кончик пламени восковой свечи, пока быстрые, докучливые мысли не стали медленными и тяжёлыми, а потом исчезли совсем. Дыхание замедлилось, девушка закрыла глаза и увидела свет, который её наставница, Невена называла светом Керидвен. Всё её тело охватило блаженство, в котором растворились тревоги и заботы дня. Просидев так некоторое время, Аёль глубоко вдохнула и открыла глаза. Привычный мир разом вернулся, но ощущение глубокого покоя в её сердце осталось, и огонёк свечи переместился внутрь её существа. Она почувствовала, что согрелась, потушила свечу и легла спать.