Подходит, вежливо спрашивает разрешения сесть. Мы, конечно, разрешаем и освобождаем ему у костра место. В горах надо пускать погреться к костру и делиться едой с каждым, кто попросит. Охотник, оказалось, просто хотел поговорить со студентами за жизнь и угостить бараниной.

Мы неожиданный подарок с благодарностью приняли, быстренько разрезали баранью полутушу на мелкие кусочки, поджарили на костре и умяли за милую душу.

В разгар пиршества я сообразил, что надо проявить уважение к гостю и предложить какой-то подарок взамен принесенного барана. Из ценных вещей у нас оставались только три шоколадки «Лайма» у девчонок в куртках да питьевой спирт. Отцовская армейская фляжка со спиртом висела у меня в чехле на брючном ремне. Недолго думая, я отцепил фляжку от ремня, налил в большую металлическую кружку спирта на три пальца и предложил гостю выпить за дружбу и здоровье присутствующих. А спирт на высоте 2000 метров – страшная вещь: он мгновенно сбивает вас с ног, а на следующее утро наступает ужасное похмелье. Мы спирт взяли с собой исключительно для экстренных случаев, например, если кто в горную речку случайно провалится, дать ему согреться на морозе, пока костер не разожжем и не обсушим его.

Была большая надежда, что чеченец, в силу своей принадлежности к мусульманскому вероисповеданию, от спирта откажется, а проформа вежливого поднесения ответных даров будет соблюдена. Как же! Чеченец с уважением взял кружку, сказал цветистый восточный тост, выпил в один прием налитый спирт и протянул сосуд обратно мне. Пришлось держать ответный тост и на равных пить «огненную воду» из кружки. Благо у меня уже был опыт спиртопития во время демонтажа «Урала-4». Дальше наш импровизированный кубок пошел по кругу. Девчонкам пить с джигитами не полагалось, да они и не очень хотели, парней было еще только двое, и кружка быстро вернулась обратно ко мне. А в армейской фляжке, я вам скажу, три четверти литра. Это, если перевести на водку, больше, чем три поллитровки. Короче говоря, к концу нашего пира моя злость на весь чеченский народ полностью прошла, и мы даже пытались вместе с абреком петь песни, но общего репертуара для исполнения у нас не нашлось.

Тем не менее мы с чеченцем чувствовали себя представителями одной нации – советской. У нас был общий – русский – язык, мы окончили однотипную школу, служили в одной армии, смотрели одни фильмы. Абрек, например, смотрел фильм режиссера В. Мотыля «Белое солнце пустыни» и любил, как и я, красноармейца Федора Сухова, а не бандита Абдулу, как могло показаться.

На следующий день после застолья, к моему удивлению, голова у меня не болела. То ли жирное мясо горного барана нейтрализовало негативные последствия употребления 96 %-ного спирта, то ли задушевная застольная беседа. Мы благополучно добрались пешим ходом до ближайшей остановки автобуса, доехали на нем до аэропорта Грозный, а потом долетели на рейсовом самолете до Риги.

Когда я рассказал Борису Курову о наших необычайных приключениях в чеченском ауле и о краже лыж, он мне поверил на слово и попросил только написать заявление на списание пропавшего спортинвентаря. Достать туристские лыжи в то время было большой проблемой, да и лишних денег у меня не было.

О. Рабин. «Натюрморт с рыбой и газетой «Правда».

Вспоминая еще о временах студенческой жизни, отмечу, что на субботу-воскресенье мы могли себе позволить съездить на поезде в Ленинград или Москву. Ходили в столицах по музеям и выставкам, обязательно посещали последнюю премьеру в каком-нибудь модном театре. Билет в обе столицы стоил около 10 рублей в одном направлении, но студентам полагалась на каникулах 50 %-ная скидка. По приезде мы ночевали обычно одну-две ночи у знакомых. Летом знакомые москвичи и ленинградцы приезжали к нам в гости в Ригу, недельку жили у нас по домам, ездили на электричке в Юрмалу загорать и купаться. Совершался своеобразный бартерный обмен жилой площадью на время отдыха.