Вечерело. В комнату через окно заползали сумерки. И тут зазвонил телефон. Мама взяла свой мобильник. Она почти ничего не говорила. Оглянувшись на нее, Лешка увидел, как меняется ее лицо.

Положив телефон на стол, мама заметалась по комнате, бестолково тычась то в шкаф, то в комод, то в тумбочку с документами.

– Мам, ты чего? – тревожно спросил Лешка.

– Твой отец… папа… – мама не смогла продолжать.

Она схватила Лешку за руку и потащила за собой. Через секунду они были уже у бабы Кати.

– Екатерина Евлампиевна, можно с вами Лешку оставить? Мне нужно отлучиться, – задыхаясь, проговорила мама.

– Валюша, что случилось? – баба Катя с тревогой смотрела на ее взволнованное лицо.

– Коля… Николай… Его машина сбила… В больнице… Туда с ребенком не пустят…

– Все серьезно? Сильно пострадал?

– Я не поняла… Позвонили… Надо идти…

– Да, конечно, милая. Я пригляжу за Алешей. Беги.

Мама ушла.

Лешка застыл, пытаясь осознать услышанное. Как же так? Что теперь? А вдруг папка умрет, что тогда? Как же они без папки? Ведь и мама, и Лешка любят его! Хоть он иногда и дурной бывает, но ведь они его любят! И мама тоже любит, – Лешка это точно знал. Не может он умереть! Нельзя, чтобы он умер.

А баба Катя уже направилась в угол, к своей старинной иконе.

– Алеша, посиди тихонько, пожалуйста. Я помолюсь о твоем отце, – бросила она через плечо Лешке.

И баба Катя опустилась на колени.

Но Лешка не мог сидеть спокойно: ведь надо же что-то делать, надо папку спасать!

Лешка посмотрел на бабу Катю. Он теперь видел ее профиль, видел взгляд, устремленный вверх, к иконе, видел, как шевелятся ее губы, беззвучно произнося молитву.

Баба Катя еще не зажигала в комнате свет, и сейчас, в сумерках, Лешке показалось, что лицо ее опять светится. Он, следуя за ее взглядом, посмотрел на икону. Раньше он ею никогда не интересовался, а теперь рассмотрел, что на ней – тетенька с ребенком на руках. Икона была совсем темной, трудно было разглядеть все, что на ней изображено. Только лица женщины и малыша выделялись светлыми пятнами. Тоже как будто светились. И Лешке показалось, что лица на иконе отражают свет, исходящий от лица бабы Кати… Или наоборот?.. Ее лицо отражает их свет?..

И тут Лешка понял, что надо делать. Вернее, не понял, а почувствовал. А скорее, даже не почувствовал, а будто кто-то его подтолкнул. Он подошел к бабе Кате и опустился на колени рядом с ней.

– Бог! – кричал он в душе, не произнося вслух ни слова. – Спаси папку! Не дай ему умереть! – вопила его душа.

Он повторял и повторял эти слова, пока баба Катя не обняла его тихо и не прижала к себе. И тут Лешка разревелся, прижимаясь к ней и громко всхлипывая. Его трясло, как в лихорадке.

Так они и сидели на полу незнамо сколько времени. Наконец, Лешка затих. Он вдруг почувствовал, будто что-то, какое-то покрывало укутало его и согревает, и успокаивает, и укрывает от бед. В него будто вошли мир и покой. И тут Лешка с полной, несомненной уверенностью подумал: «Ты есть! Ты слышишь меня! Ты поможешь! Ты не дашь папке умереть! Я верю в Тебя, Бог!»

Какое счастье – чудным весенним утром выбраться из загазованной Москвы за город, вдохнуть полной грудью еще холодный, пахнущий солнцем и капелью воздух, пройтись по земле, пусть и влажной, но такой живой и податливой под ногами, а не по асфальту!..

Отец Андрей ехал в машине, битком набитой игрушками, детской одеждой, памперсами, сладостями, и предвкушал радость встречи с оживающей природой, и уже наслаждался пейзажами, ярким солнцем, быстрой ездой по хорошей дороге.

Молодой священник, всего лишь год как рукоположенный, он был назначен третьим иереем в большой московский храм. Еще в семинарии, а потом и в академии он мечтал о собственном приходе где-нибудь в провинции, близко к земле, к лесам и полям, где он будет с основания строить приходскую жизнь, соберет крепкую общину. Он мечтал о малых и, тем не менее, великих делах, которыми будет заниматься сам и призывать к этому своих прихожан.