– Кейтлин! Как я рада тебя видеть! – Миссис Филлипсон появляется из неоткуда и касается моего плеча. – Тебе подошло платье, да? Ты в нем такая красивая.

От наигранно добрых слов не становится приятно или хорошо. Я чувствую себя еще хуже. Как эта женщина умудряется говорить такие слова и при этом оставаться такой холодной и далекой?

– Спасибо, – почти шепчу и, прокашлявшись, добавляю: – Подошло.

Кажется, говорить разучилась.

– Ну, пойдем в столовую. Ты голодна? Я приготовила очень вкусную пасту. Ты любишь пасту? – сыплет вопросами миссис Филлипсон, пока ведет меня в столовую.

Быстро киваю, едва сдерживая слезы. Домашняя атмосфера напоминает о прошлой жизни вместе с мамой и младшим братом. Я кусаю себя с внутренней стороны щеки и пытаюсь перевести мысли в другое русло.

Комната в темно-коричневом и голубом цветах, стол красиво и изящно сервирован, будто на праздник, а шторы плотно закрыты.

Я жалею об этом: мне бы так хотелось выглянуть на улицу. Наверняка это мой последний шанс увидеть ее. Я могу подойти и приоткрыть штору. Сейчас. Но я не решаюсь. Нет, не хочу в последний раз увидеть солнечный свет летнего вечера таким образом. Только размышляю, специально ли их прикрыли.

– Присаживайся. – Миссис Филлипсон указывает на стул. – Я подумала, почему бы нам не пригласить тебя на ужин? Нужно было сделать это раньше.

Я лишь заочно знакома с матерью Эрика, а ей наверное обо мне рассказал Эрик.

Я с радостью сажусь, потому что ноги плохо держат от нервов. Женщина подходит к коричневой деревянной тумбочке, на которой стоит белая ваза с голубыми цветами и фотографии. На одной я замечаю мистера Филлипсона и миссис Филлипсон c сыном, на другой – неизвестные мне люди, а в самой дальней рамке фотография, на которой Эрик изображен один. Вспоминаю на миг, как я увидела это фото впервые, кажется, это было так давно, будто бы в другой жизни.

– Не волнуйся, сегодняшний ужин с учетом твоих предпочтений в еде.

То есть без человеческого мяса. Спасибо уж.

Я сижу и не знаю куда себя деть. Миссис Филлипсон сидит напротив, постукивая длинными ногтями по пустому бокалу, и смотрит на меня пристально и с интересом. Потом наливает себе вина и делает несколько глотков.

– Тебе, наверное, одиноко в комнате, – размышляет женщина. Теперь она не смотрит на меня, ну и хорошо.

Не знаю что ей ответить. Повисает неловкая тишина, которую прерывает Грэгори Филлипсон.

Отец Эрика и лидер организации "Граждане за свободный выбор", сокращено ГЗСВ. В ней работают люди, которые поддерживают закон "О свободном выборе", который гласит что у всех граждан достигших определенного возраста есть свобода выбора, как распоряжаться своим телом и своей жизнью. Что люди могут продать свое тело другим.

Грэгори Филлипсон – чудовище для одних и любимец для других. Для меня он – символ каннибализма, пугающий до холодных мурашек.

Его громкие шаги по плитке эхом отдаются у меня в голове.

– Добрый вечер. – Низкий голос, который звучит властно даже в такой домашней обстановке.

– Грэгори, наконец-то! – произносит с улыбкой миссис Филлипсон. Ее красные губы расплываются чуть ли не по всему лицу.

Грэгори садится за стол и бросает на меня короткий взгляд.

– Были дела, София. – Несколько холодных слов и только.

– А где Эрик? – спрашивает миссис Филлипсон.

– Не знаю. Он приходил домой после обеда?

– Нет. Как ушел утром, так и не было, – грустно выдыхает миссис Филлипсон, и я ей верю.

Я чувствую себя чужой и лишней. Ворвавшейся в чужую хорошую семью, куда меня не звали, и где мне не рады. Мне так грустно. Я не должна быть здесь, я не хочу быть здесь. У меня есть дом, есть семья, которая меня любит. Почему я должна находиться здесь?