– Доктор Локс… – тихо произношу я, внезапно почувствовав странную слабость в ногах. – Мне что-то нехорошо…

Вдобавок к этому, я скольжу взглядом по своему отражению в стоящем сбоку зеркале и вижу знакомое лицо, но с совершенно новой для него расцветкой, придающей ему сходство с белонивым диваном, на котором ещё каких-то полчаса назад мы вчетвером наслаждались удоном и захватывающими байками об удивительных подаквенных приключениях…

– Всё в порядке, Тоа, ты просто перенервничал, – успокаивает меня хилер. – Уверяю, если что-то пойдёт не так, я прекращу всё раньше, чем твой мозг успеет превратиться в кусок дымящегося желе.

– Это обнадёживает, – прохрипываю я.

– Попробуй расслабиться. Чрезмерный стресс может навредить чистоте исследования.

– Ещё один повод начать нервни…

Мою левую щёку обжигает нечто стремительное и хлёсткое. Приложив к ней руку, я с изумлением смотрю на Юну, которая отступает на шаг назад, убирая со своего лица упавшую на него перламутровую прядь волос и принимая стойку готовности.

– Ты… ударила меня?

– Только шлёпнула, – со знакомой раздражающей беспечностью говорит она. – Прости, но нам нужно начинать. Тебе ведь лучше?

Я не могу поверить в её наглость. А Локс, кажется, вовсе не спешит меня защищать:

– Не тот способ, к которому прибег бы я, но цвет лица к тебе действительно вернулся, – задумчиво произносит он, изучив меня взглядом и жестом предлагая взглянуть на самого себя в зеркале.

Он прав. И она права. Но никто из них об этом не узнает.

Ноги снова стоят крепко и не дрожат. Коротким кивком я даю согласие на начало экзекуции.

Юна кладёт свою левую руку мне на лоб, мгновенно охладив разгорячённую кожу ледяными протезами. Локс хватается тонкими пальцами за зеркальную линзу инкогнитора на моей голове и произносит:

– Итак, по моей команде, на счёт три. Готовы? Раз… два…

Три.

Я зажмуриваюсь, готовясь принять уже знакомую дозу нестерпимой боли, но вместо неё ощущаю… ровным счётом ничего. Осторожно приоткрываю один глаз, чтобы убедиться, что мой мозг всё ещё ютится в черепной коробке, а не растекается ошмётками по стенам гостиной Миреи. Вытянутая рука Юны, сияющее куском льда зеркало, сосредоточенный Локс, зажавший в кулаке мой инкогнитор.

Ошмётков не видно.

– Ну как, держишь? – спрашивает аполл Юну слегка дрожащим голосом.

– Да… – Её лицо напряжено, а глаза выжигают пол между нами. – Сейчас буду смотреть…

Несколько секунд протекают без видимых изменений. Никто из нас не издаёт ни звука, и со стороны может показаться, что трио эксцентричных артистов вторглось в чей-то убикор и устроило принудительный перформанс, смысл которого даже им самим не до конца понятен.

– Видишь что-нибудь? – тревожится Локс.

Юна молчит. А потом стиснутая в её пальцах помада начинает медленно скользить по гладкой поверхности зеркала. Поначалу кажется, что она просто бесцельно водит ей по стеклиду, вырисовывая лишённые смысла картинки, но постепенно я начинаю различать своеобразные иероглифы, а также отдельные цифры и линии целых графиков. Её рука ускоряется, и через минуту помада уже носится по зеркалу, как спортсмен-конькобежец. Локс едва сдерживает выпирающее из него ликование и даже по-дружески сжимает моё плечо, как бы говоря мне этим: «Так держать!», хотя как раз таки от меня в этой ситуации зависит не так уж и много.

Мой мозг оказывается щедр на гуляющие по нему данные, потому что, как бы Юна ни мельчила, свободное место на зеркале начинает неуклонно сокращаться. Тогда Локс жестом подзывает Мирею, и они вдвоём хватаются за раму зеркала и тянут его наверх, чтобы рука Юны не начала плясать по уже исписанной поверхности. Здесь как нельзя кстати пришёлся бы домашний робот, но Мирея отключила его ещё в день знакомства с Локсом, так что сейчас им приходится отдуваться вдвоём, прикладывая всю свою ограниченную человеческую силу, чтобы не дать зеркалу рухнуть и похоронить под осколками всё, ради чего данное мероприятие затевалось.