Перепроверяю каждый показатель, для верности. Результат неизменен.

Начинаю опрос.

Тоа рассказывает мне об образах, увиденных им в «сознании» ИИТ. Стандартный набор проекций неспокойного мозга, очутившегося в симулированном пространстве. Задаю ему вопросы про состояние его сна, и он рассказывает мне о новом кошмаре, пережитом накануне встречи с ИИТ. Возможно, детали прольют свет на эту ситуацию? К счастью, Тоа соглашается открыть мне доступ ко сну.

Любопытно…

Во сне присутствует хоть и слабая, но закономерность. Есть, как мы это называем, «сюжетность», в отличие от галлюцинаций, о которых шла речь до этого. Парень говорит мне, что в кошмаре присутствуют люди из реальной жизни, но моё внимание привлекают не они, а один конкретный персонаж…

Фигура в красном балахоне.

Такие образы не возникают из ниоткуда. Это всегда какой-то символ, какой-то триггер, сохранённый мозгом в часы бодрствования. Чтобы расшифровать его, понадобится серия сеансов, но её не устроить в обход Улья, который в ответ на проанализированные данные выдаёт рекомендацию провести курс медикаментозного лечения. Смотрю на название препарата. Это что-то новое. Ищу в указанных характеристиках состав и данные о тестировании. Более тысячи испытуемых, положительная динамика в 98.6 процентах случаев. По стандарту для одобрения лекарства требуется не менее девяноста шести.

Что-то не даёт мне покоя.

Многие эоны подряд я слепо верил ИИТ, пока не увидел своими глазами, что он творит у всех за спиной. Вот и сейчас я смотрю на стандартный отчёт о лекарстве, и всё-таки что-то здесь не сходится…

Ты ведёшь себя нерационально, Локс.

Чтобы быть способным внедрять свои данные в систему, для начала ИИТ надо «ожить». Чего, насколько мне известно, всё ещё не произошло. ИИТ деактивирован. Сенат не сообщал об этом официально, но нам в госпитале всё стало очевидно ещё вчера. Пока мы держим это в тайне от пациентов: паника сейчас никому не нужна.

Тоа ожидает меня в смотровой. Пора принять решение. Как сильнодействующий нейролептик, облиморфин требует личной передачи в руки пациенту. Пойдя на поводу у своей паранойи и откажись я сделать это, парень может остаться без лечения, в котором несомненно нуждается. Не говоря о том, что мне придётся составлять объяснительную и указывать в ней причины, по которым я отклонил рекомендацию Улья. «Я не верю системе, потому что однажды застукал ИИТ за отравлением человеческого плода». Последствия этого страшно себе представить. Может, стоило послушать Готлиба, когда он умолял меня бежать с ним из урба?

Теперь уже поздно об этом размышлять.

Я выхожу из симуляции и отправляюсь в лабораторию, где хранится подготовленный запас лекарства. Забрав его, я встречаюсь с Тоа в кабинете. Он выглядит слегка взволнованным. Неудивительно, если принять во внимание события последних дней. Я должен его успокоить: нет смысла раскачивать его и без того уязвимую психику.

Как я и ожидал, он настороженно относится к препарату и моему предложению ввести его прямо сейчас. Но ведь поэтому нас ещё не заменили роботами: ИИТ пока не удалось создать машины, способные эмулировать человеческую эмпатию, сколько бы попыток ни предпринималось. Каждый раз всё оканчивалось тем, что люди закрывались и отказывались довериться роботам, сколь благоразумными не были бы их доводы и аргументы. Поэтому мне не составляет труда убедить Тоа в том, что приём облиморфина абсолютно безвреден (в моём сознании беспрестанно мигает «98.6%»), после чего я извлекаю один инъектор из бокса.

Лекарство чёрное, как смола.

Заверив самого себя, что всё делаю правильно, я ввожу препарат в руку Тоа, и в то же мгновение со мной что-то происходит. Я вижу, так же ярко и отчётливо, как и сорок семь эонов назад, полумрачное помещение инкубатора, эмбриональную капсулу и плод, который обволакивает чёрное облако токсина. Я наблюдаю за тем, как мои руки впрыскивают в трубку, подведённую к капсуле, голубой антидот, а затем – белая, ослепляющая вспышка и пустота… Пустота…