– Держи голову, голову держи! – кричал Савельев.

Вдвоем с подоспевшим бойцом они тащили молодого мальчишку.

– Он мертвый. Кладем его, – сказал десантник, с которым тащили парня, и положил его плечи и голову на землю.

– Подожди, может, выживет, понесли, понесли! – не хотел сдаваться Савельев, держа паренька за ноги.

– Умер. Сердце не бьется, – сказал боец, склонившись над трупом.

Анатолий Николаевич медленно опустил ноги парня. Покойного накрыли курткой.

Савельев стоял и смотрел на тело. Взгляд упал на книжицу, что валялась рядом.

– Подожди, он что-то обронил, – сказал Савельев.

Нагнулся, поднял. Комсомольский билет. Открыл его. От крови нельзя было прочитать имя солдата. И только фотография осталась незапачканной. С нее смотрел белокурый мальчик и улыбался.

Первая смерть не забывается. Никогда.

31 декабря Анатолия Николаевича Савельева ждали дома к новогоднему столу. Когда раздался звонок, Наталья Михайловна побежала открывать дверь.

Но на пороге квартиры возникли незнакомые люди. – Здравствуйте. Старший лейтенант Савельев задерживается в командировке, – сказал один из них.

– Что это за командировка такая? К новогодней ночи не вернётся? – нервно спросила жена.

– К новогодней – нет. Вернётся в апреле, наверное, – ответили незнакомцы. – Вам от него письмо.

Писать из Афганистана запрещалось. Но накануне Нового года кто-то согласился отвезти в Москву короткую записку. Времени было пять минут, торопились на вылет. Савельев судорожно начал бегать в поисках клочка бумаги. Но какая там бумага – жили в голых бараках. Вдруг он вспомнил – в сумке есть новая рубашка, которую засунула жена, а значит – есть упаковочная картонка.

И сейчас Наталья Михайловна Савельева держала в руках исписанную мелким почерком картонку, которую принес незнакомый ей человек за несколько часов до боя курантов.

– Новогодняя открытка… – растерянно сказала она, дочитав послание мужа.

Анатолий Николаевич вернулся в Москву только летом 1980-го, перед самой Олимпиадой. За эту командировку Савельев был награжден первым орденом Красной Звезды.

В течении следующих лет через Афганистан прошел весь личный состав Группы «А».

– Сегодня б-без обеда и п-пораньше.

Эта фраза для бойцов Савельева означала, что на этот раз тренировки будут проходить без перерыва на обед. Что касается «пораньше», то оно означало, что распустят раньше. Минут на десять. Или на пять. Такой обмен никак было нельзя назвать равноценным. Но бойцы гордились, что способны выносить такие нагрузки.

Савельев никому и никогда не давал ни малейшей поблажки. В том числе и себе.

Один раз в жизни я было подумал, что Савельев меня пожалел. Но конечно, я ошибался.

Осенью 1995-го мы совершали горный переход в Приэльбрусье. После теракта в Будённовске было решено начать подготовку бойцов по ликвидации главарей бандформирований в горной местности. Отобрали тех, кто проявил себя в Буденновске, и забросили на высоту. Савельев вёл нас как старший.

Мы шли рядом с Анатолием Николаевичем. Увидев меня, купающегося в собственном поту под тяжестью снаряжения и высоты, он внезапно скомандовал:

– Д-дайте мне свой п-пулемет.

Помимо стандартных тридцати кило боекомплекта, я тащил на себе пулемет Калашникова. Мы их только получили на вооружение. При вылете в Будённовск командир запретил брать тяжелое оружие. Командира можно было понять – до Будённовска при освобождении заложников мы обходились без пулемётов. С патронами нужного калибра тоже был дефицит.[9] Но после повторного запрета брать пулемет с собой, я упёрся и самовольно потащил его на борт. В результате в Будённовске, где мы попали в настоящую мясорубку, этот пулемет спас мне жизнь. С тех пор я никак не мог с ним расстаться и везде таскал за собой. Хотя пулемет, в довесок ко всему остальному, был страшно тяжелым.