– Мне кажется, что до тебя меня и не было.

– Я запутываюсь в твои сети…

Её губы пытаются ещё что-то сказать, но он не может разобрать – что?! Он кроме них уже ничего не видит…

И никого вокруг. Только клевер.

– Милка, Милка моя, – шепчет он.

– Тонка…

Он гладит её волосы, касается пальцами её губ, ресниц, шеи; она закрывает глаза, опустив руки, и замирает…

– Сколько мы уже здесь?

– Не знаю.

– Наверное, пора возвращаться. Как-то нехорошо получается: ушли куда-то вдвоём… и пропали! – Улыбается она несмело. – Они, верно, ищут нас.

– Если бы искали, давно бы уже нашли. А если бы не искали, мы бы остались навсегда вдвоём.

– Мне хорошо с тобой, Тонка! Легко и просто. Ты – милый…

– А где же земляника? – спрашивает отец Антона, когда они возвращаются.

– А её там не было, – отвечает Антон, – только клевер.

– Вы не дошли. Как раз за клевером и была земляничная поляна…

Лето накладывает на всё свои летние законы: когда тепло, не думаешь о холоде, о зиме, кажется, этого никогда не будет. Может, так оно и есть на самом деле.

Когда тепло, холод прячется глубоко в земле – он затаился и ждёт. Хочется верить, что напрасно.

Он – жалкий и сморщенный, этот старик в рваном кафтане. Но он есть…

Нет! Его нет!

Есть только солнце – оно и правит миром. Миром добра и памяти…

Уже в сумерках они возвращаются в город.

– Анатолий Иванович, – касается Милка плеча отца Антона, – вы не могли бы остановиться вон там, сразу за поворотом?

– Здесь?

– Да, если можно…

– Можно…

– Я провожу, – выходит вслед за Людмилой Антон.

– Долго не задерживайся, – бросает вслед ему отец, кивая головой на « до свиданья» Милки.

– Он у тебя строгий, – то ли спрашивает, то ли утверждает Милка.

– Мне иногда кажется, что ему всё равно. Просто так положено …А почему ты решила выйти здесь?

– Не говори ничего! – берёт она его за руку и куда-то тащит. – Ты всё увидишь сам сейчас!

– Милка, я уже был тут один раз! – останавливается Тонка. – Вот и речушка эта …забыл, как называется!

– Рат-ни-чё-ле, – по слогам выговаривает она. – Не говори ничего! Молчи! Ну, пожалуйста!.. Вот, пришли! – наконец-то останавливается она.

– А … – пытается он что-то сказать.

Но она обвивает его шею руками и, закрыв глаза, целует. Долго, долго…

Растерявшись, он стоит и смотрит, как она уходит, не поворачиваясь, лицом к нему, сложив возле губ ладошки одна к одной, пока не исчезает в темноте.

Он поднимает глаза вверх: слева от него возвышается памятник – высокий человек с развевающимися волосами стоит на лире. Огоньками вспыхивает надпись: М.К.Ч…Гаснет…

…Что-то большое и тёплое поселяется внутри… и уже не уйдёт оттуда никогда!

Никогда?

Никогда!

5

Утро солнечное.

Пять дней подряд. Может, тут совсем не бывает ненастных, дождливых дней?

Антон вышел из кемпинга… и остановился: куда идти? Милка вчера исчезла, не сказав ни слова А если она уехала? Он не сможет её найти никогда!?

Зачем? Зачем тогда всё это было? А что было? – ничего не было!

Как на американских горках он покатился вниз – и впереди не было видно, чтобы рельсы поднимались вверх!..

Ноги вынесли его туда, где они вчера простились – но лишь редкие прохожие брели откуда-то (или куда-то) мимо, держа в руках кружки с сосками на ручках.

Он сел на скамейку и тут только заметил огромный дуб напротив с табличкой перед ним на лужайке: «Уважаемые отдыхающие! Не давайте белкам много сладкого. От этого они могут умереть!»

По стволу дуба спускалась вниз белка. Из-за ствола за ней следила ещё одна.

По дорожке к ним бежал мальчик лет трёх-четырёх с шоколадкой в руке.

За дубом на поляне стоял памятник Чюрлёнису. Он смотрел куда-то в сторону Немана и белки с мальчиком его интересовали мало.