Часов в десять послышались из спальной тяжкие вздохи. Она решила, что, наверное, муж уже проснулся, налила кефиру в стакан и понесла в спальную.

Жмакин проснулся на диване с ощущением конца света и полным провалом в памяти. Морщась от головной боли и жажды во рту, он несколько минут мучительно вспоминал вчерашний день, вернее, вечер. Помнил только, что с приятелями забурились после пивного бара, где отмечались премию, на квартиру к проституткам. Номер телефона наугад выбрали в газете, позвонили, к ним приехали сутенеры на авто и отвезли всех троих на квартиру. А что было дальше – ничего не помнил. Какой-то круговорот женских лиц и, кажется, даже мужских. Женские лица были, кажется на квартире у проституток, а мужские? Ничего не вспоминалось прорабу, даже лица ни у одной женщины не запомнил. Даже в каком районе были и как до дома добирался обратно и куда девались друзья, не помнил.

И тут вошла жена со стаканом в руке.

– Проснулся? Выпей, миленький, наверное, у тебя голова болит, – проговорила она весело.

Жмакин ошалел от такого утреннего настроя жены, которая вместо разборок еще и улыбается ему и опохмелку несет (а опохмелялся он только кефиром, спиртное он на другой же день ненавидел). Он сел на диване, свесив ноги, и залпом осушил стакан.

– О-ох! – выдохнул он, выпучив глаза от удовольствия. – В глаза бы эту заразу больше не видел!

– Еще? – Жена держала пакет с кефиром в руках.

– О, как ты меня ублажаешь, золушка ты моя! – расчувствовался Жмакин, целуя ей руку.

И залпом осушил второй стакан.

– Мойся сейчас, брейся и завтракать будем, – проговорила жена таким же веселым голосом.

От золушкиного поведения жены Жмакин вдруг вспомнил о дочери и воспылал отцовскими чувствами.

– А где Лидочка?

– В школе, где же ей еще быть…

– Надо бы с ней сегодня в зоопарк сходить… Давно уже обещал…

– Да, конечно же надо бы… Вот и сходи…

И ушла на кухню. И – ни слова упрека, ни надутости, ни молчания – этого самого зверского и мучительного супружеского наказания. Жмакин натянул плавки и мигом помчался в ванную комнату.

Он с удовольствием мылся в душе и с еще большим удовольствием брился тут же, под душем, подставляя лицо текущим струям воды и, как воображалось ему, смывая с себя всю вчерашнюю грязь. «М-да, прогулял деньги – нехорошо, ох, нехорошо! А было ли удовольствие – ей-богу, не помню, хоть убей сейчас!.. Но Маринка-то, Маринка-то какова! Не жена, а золото, клад, да я горы для нее теперь сворочу! По крайней мере, гулять теперь брошу точно. И пить тоже брошу», – радостно и счастливо думал он.

Правда, подумав о том, что гулять и пить он бросит, Жмакин тут же прикусил губу. Пожалуй, до следующей пятницы и пить и гулять он точно бросит, а в пятницу он еще подумает, решил Жмакин.

Побрившись и сложив бритвенные принадлежности на полочку, Жмакин обмыл тщательно и любовно свое мужское достоинство, тщательно промыл волосы на лобке, еще раз намылил губку, а затем, расставив ноги пошире и немного наклонившись вперед, стал намыливать себе задницу, область промежности, напевая про себя веселый мотивчик.

И вдруг что-то выпало из него, какой-то комочек, прямо ему под ноги. Ему показалось сначала, что отвалился краешек износившейся губки. Жмакин поднял комочек с днища ванной и… не поверил своим глазам – это был использованный презерватив. Это был его презерватив, вчерашний, с усиками на головке! Вернее, точно такой же!

«Откуда он взялся? С неба, что ли, свалился?» – с недоумением и даже с некоторым страхом подумал загульный прораб.

Он закрыл краны, остановил потоки воды и поднял голову вверх, словно бы и в самом деле, презерватив мог свалить ему под ноги с неба. Насухо вытерев руки полотенцем, Жмакин еще раз взял презерватив в руки и стал его тщательно исследовать, то растягивая резинку, то сжимая ее.