Дом Оливье располагался на редкость удачно: прямо против окон квартиры Пушкиных, на другой стороне улицы – храм во имя Святого Пантелеймона. Храм – один из первых в столице, возведённый после смерти Петра I, но по его монаршему замыслу, в честь побед русского флота при Гангуте и при Гренгаме, одержанных как раз в день Святого Пантелеймона.

Дом Гончаровых в Москве на Большой Никитской. Художник А.М. Васнецов. 1880‐е гг.

Снятая квартира состояла из десяти комнат в бельэтаже, с кухней во флигеле, а также «с двумя людскими комнатами, конюшнею на шесть стойло, одним каретным сараем, одним сеновалом, особым ледником, одним подвалом для вин». И всё же была, по разумению поэта, непригодна для жизни большого семейства, включая и прислугу – нянюшек, кормилец, камердинера…

Летом 1834‐го Пушкину пришлось изрядно поволноваться. Отсюда, из дома Оливье, он отправил прошение Николаю I об отставке, и будь она принята, в будущем это грозило бы поэту большими неприятностями. Но тогда с помощью Жуковского всё удалось благополучно разрешить. Были волнения уже семейного характера, – жена мыслила перевезти в Петербург сестёр. Помимо того, что нужно было думать о другом, более просторном жилище, – переезд барышень Гончаровых сулил возможные осложнения в столь большом семействе.

Но добрая и мягкая Наташа смогла-таки настоять на своём, переубедить мужа, ведь доводы её так основательны: жизнь Катеньки и Ази без будущности горька и печальна, к тому же обе они страдают от материнских причуд и гневных придирок.

Сёстры, ободрённые поддержкой Таши, уже в феврале того года предприняли сборы в Северную столицу. Но в марте с младшей сестрой приключилась беда. Пушкин подробно описывает сие злосчастное происшествие любимому Войнычу, Павлу Нащокину: «Жена во дворце. Вдруг, смотрю, – с нею делается дурно – я увожу её, и она, приехав домой – выкидывает. Теперь она (чтоб не сглазить), слава Богу, здорова и едет на днях в калужскую деревню к сёстрам, которые ужасно страдают от капризов моей тёщи».

Но вот подаёт голос и сама тёща, Наталия Ивановна: «Я льщу себя надеждой, что во время моего краткого пребывания там твои сёстры соблаговолят оставить меня в покое; это единственное доказательство уважения, которое я желала бы от них иметь и которого я не могу добиться, как только оказываюсь с ними». Письмо то с нескрываемой досадой на старших дочерей предназначено Дмитрию и отправлено ему маменькой из Яропольца в октябре 1833 года.

Грустно, даже в материнской любви бедным девушкам, «брошенным на волю Божию», по их же признанию, было отказано. Жизнь их, безрадостная и однообразная, текла самым унылым образом.

Так что, отправляясь с детьми в Полотняный Завод, Наталия Николаевна надеялась склонить мать к милости, – дабы не чинила та препятствий Катеньке и Азиньке в их переезде в Петербург. Да и с братом Митей необходимо переговорить о финансовой стороне дела.

Итак, Натали с детьми благополучно достигла родной усадьбы, и три сестры после долгой разлуки наконец-то воссоединились. Объятия, поцелуи, восторги! Первая бурная радость встречи стала понемногу утихать.

Но как занимали разговоры о будущей столичной жизни Катю и Азю, как сладко замирали их сердца, внимая рассказам Таши о светских раутах, балах и вечерах, о красавце-Петербурге, его набережных, соборах, дворцах!

Пушкина держат в столице дела, хотя он всем сердцем рвётся к семье, в Полотняный. И вот, наконец, в августе 1834‐го дорожная коляска поэта въезжает в усадебные Спасские ворота, и кони замирают, как вкопанные, у парадного крыльца фамильного дворца, где гостя восторженно встречают домочадцы: жена, дети, свояченицы, шурин и вся многочисленная дворня.