– Да ты кто… Кто ты вообще такой? Что ты понимаешь в пении и прославлении непостижимого Неба?! —

Ворона выпучила глаза. Она часто дышала от возмущения и не могла сомкнуть клюва. А щегол, отставив ножку, наставительно продолжал:

– Славить Предвечное нужно так: «Фиу-фиу, сья-сья, те-те-те-те, фео-фео, сь-сь-сь-сь, тью-тью-тью-тью, и-ить!»

Ворона пришла в благородную ярость. Её интимное чувство любви к Непостижимому было задето:

– Да что ты знаешь о молитве и славлении?! – прокаркала она, распаляясь, – «тью-тью-тью-тью, сь-сь-сь-сь…», тьфу, что это за молитва?.. Послушай-ка, как надо…

Ворона замолчала, успокоилась и глубоко вошла в любовное молитвенное чувство. Она почувствовала, что то ли кровь прилила к голове, то ли сознание наполнилось чем-то очень возвышенным и сладким… На глазах вороны выступили слёзы. И она прочувственно, глядя в небесную даль, произнесла:

– Каррр!.. Ты понял?.. —

Когда ворона отвела свой пламенный взор от неба, она с огромным удивлением увидела, что щегол, положив крылышко на живот, давится от смеха.

– Что ты этим хочешь сказать, – произнесла она сухо.

Щегол

– Ха… ха, – только и мог выдохнуть щегол сквозь смех, – ну ты и даё-ошь…

Ворона понялала оскорблённым своё чувство ко Всевышнему. Но это чувство теперь было таким всезахватывающим, что она не вышла из него. Только её сердце сжалось и хотелось рыдать.

– Ой! Ой! Держите меня, – задыхался между тем от беззвучного смеха щегол.

Он упал с ветки и, кувыркаясь, полетел прочь. «Нет, – думал щегол, – всё-таки эта ворона безусловно благочестива. Поистине непостижима воля Предвечного о нас, сделавшего так, что мы выражаем свою любовь таким образом, что другим это кажется нелепым…

Да, карканье вороны грубо. Но она же любит, я понял это. А любовь к великому Непостижимому, не она ли главное на свете, не ничтожно ли всё иное, в том числе, не всё ли равно, как именно эта любовь выражается?.. А может быть, и сама грубость это только мои представления о грубости и нежности?..»

Щегол был поражён этой мыслью. Ему хотелось вернуться к вороне и попросить у ней прощения за свою нелепую оценку её молитвы.

«Нет, это неправильно, – решил он. – Разговор только углубит нестроение. Преодоление же его – в выпестывании сердечной любви к вороне и благоговении перед ней.»

И щегол, закрыв глаза, стал объясняться вороне в любви. Он делал это очень долго. Солнце прошло зенит и, расслабленное, склонялось в объятия леса.

И тут щегол заплакал. Потому что почувствовал, как глубоко любит и эту ворону, и её каркающую молитву, и солнце, и Небо, и вообще жизнь – каждое её мельчайшее проявление.

Из закрытых глаз щегла тихо текли слёзы. На его головку села маленькая бабочка. Щегол не почувствовал. И бабочка, хитро улыбнувшись, выпустила хоботок и стала пить его слёзы. Она чувствовала такую особенную сладость, что не могла понять, различает ли она её вкусом или же сладость духовная?.. «Всё-таки духовная», – мудро решила бабочка и полетела спать.

А ворона, глядя на кривляния в воздухе смеющегося щегла, сокрушённо думала о грубом устройстве мира, о том что живые существа восхищаются только вычурными, переливчатыми звуками, но не могут постичь простого и прочувствованного…

– Каррр! – задумчиво и ото всей души сказала она. Это означало: «Я люблю тебя!»

«Я тоже тебя люблю», – сказал я вороне духом, повернулся и, стараясь делать это как можно тише, двинулся прочь.

Любовь к Отечеству

Любовь к Родине

О любви или не любви к Родине рассуждать едва ли разумно.

Если я скажу: «Я люблю Родину, мой народ», то найдётся немало умников, которые мне доказательно возразят, ссылаясь на весьма умных и уважаемых людей, отрицательно высказывавшихся о моей Родине. И добавят несколько нелицеприятных слов от себя.