Кажется, я слишком провалилась в свои размышления, а Леся услышала мое раздраженное шипение.

– Лиз, у тебя там точно все нормально? Может, я заберу хоть что-нибудь?

– Замечательно, Пузанчик! Не переживай, – стараюсь придать своему голосу побольше веселья. – Лучше скажи как там твои карапузы, не шалят?

– Не. Потопались пока садилась, а потом сразу притихли. Машиной впечатлились, наверное, – хихикает она. – Классная такая. Дорогущая, да?

– Не знаю. Я у тети попросила покататься.

Сказать правду даётся мне намного проще. Сколько стоит машина я действительно не знала и не интересовалась, а Алевтина, когда она только появилась у нас в доме, практически сразу стала для меня тетей Алей. Леся тихонько вздыхает, что когда-нибудь и они с Андреем купят что-нибудь похожее. Сперва только доделают ремонт и расплатятся с ипотекой, а там уже и машину поменяют. Их старичок Фольксваген как раз окончательно развалится. Она трещит без умолку, заваливает меня вопросами, и отвечать на них я стараюсь с максимальной осторожностью. Учусь, пока не работаю. На международных отношениях. Смеюсь, когда просит что-нибудь сказать на английском. Говорю, что она самая лучшая мамочка на свете, с идеальным произношением, перевожу, потом эту же фразу повторяю на французском, немецком и испанском. Уже вдвоем хохочем, что испанский и французский мягче и приятнее, а немецкий слишком грубый.

– Как Влад! – выдает Леся, а я киваю и на этом самом грубом цежу сквозь зубы длиннющую тираду, в которой выговариваю все, что думаю о Демоне, и становится чуточку легче.

Леська аплодирует, как маленькая девочка попавшая на исключительно для нее одной затеянное представление, и требует, к моему счастью, не перевод, а повторение «вот этой же зубодробилки на мягоньком». Испанский – ко всему уже сказанному добавляю еще несколько строчек, а на французском «cochon10» и «merde11» звучат едва ли не обязательной связкой к не менее частому «sauvage12». И кому бы рассказать, как приятно от того, что могу практически в лицо высказать этому самому cochon какое он merde. А Влад хмыкает:

– Еще бы понимать, как этот, – щелкает пальцами и едва выговаривает, – суваж, мерд и кранк смогли уместиться в одной голове.

– Училась хорошо и с репетиторами занималась, – улыбаюсь и на выдохе добавляю с такой патокой нежности, что Леська уже пищит от восторга. – Je te déteste cochon. Vous êtes un connard cruel et cynique et une merde rare!13

– А-а-а-а-а!!! Класс!!! Обожаю!!!

– Звучит, как признание в любви, – хмыкает Влад. – Не зря французский считают ее языком. У Лары Фабиан вроде была песня про этот же тэ. Лесь, не помнишь? Же те, же те, комо фу и что-то там.

Довольно точно напевает мотив, только я хохочу от того, как он произносит слова, и не собираюсь его поправлять и тем более раскрывать всю прелесть этого самого языка любви. Блаженен тот, кто верит? Признание? А-ха-ха-ха-ха!!!

– Нет, не спорю, что мое произношение страдает, но где я и где международные отношения? – Влад бросает на меня быстрый взгляд через зеркало заднего вида и снова сосредоточивается на дороге.

Около магазина делаем небольшую остановку – Леся уточкой летит за тортиком, а Влад выходит покурить. Я же благоразумно решаю никуда не дергаться и остаюсь в машине. Пока вылезешь из этого плена, потом снова заползать – времени больше потрачу и разговаривать с Владом не хочется от слова совсем. Да и он не спешит хотя бы извиниться. Присел на капот, щелкает крышечкой зажигалки и пускает колечки, доводя своим спокойствием, тупостью и непрошибаемостью до бесячки.

«Да как так можно? Совсем нечего сказать? Манеры исключительно в „Провансе“ с Бришкой, а со мной что? Можно не церемониться?»