Зато с его двоюродным братом мы были знакомы. Увы, он был глухонемой, и какое же было мучение танцевать с человеком, который не слышит музыки!»

В семье Василия Ильича и Варвары Ивановны Сафоновых было десять детей – 7 дочерей и три сына. Анна была шестым по счету ребенком. По порядку старшинства шли: Настя, Саша, Илюша, Сережа, Ваня, Анна, Варя, Мария (Муля), Оля, Лена.

Судьба братьев и сестер Анны различна, но в большей мере связана со служением искусству. Вот короткие справки о них.

Александра Васильевна (1885–1898) занималась музыкой, рисованием и литературным сочинительством. Уже в 10-летнем возрасте выпускала журнал «Глупая мысль», а в 11 лет переписала свое «собрание сочинений в 6 томах», где находим мемуары с иллюстрациями к ним, повести, стихи, а также некоторые тексты на французском языке.

Семья Сафоновых – Василий Ильич, Варвара Ивановна, Илюша, Сережа, Ваня, Аня, Варя, Мария, Оля и Лена. 1907 г.

Илья Васильевич (1887–1931) стал виолончелистом. С гимназических лет болен туберкулезом и в молодые годы прошел курс лечения в Давосе. Игре на виолончели обучался у Юлиуса Кленгеля, одновременно занимался в Лейпцигском университете. С ним же пошёл на войну старший сын Илья. Он был чрезвычайно музыкальный и вообще очень способный человек: окончил Московскую консерваторию по классу виолончели и одновременно занимался в Лейпцигском университете. Позже много концертировал с отцом и братом Иваном. В 1920-е гг. жил в Москве. Умер в Одессе от туберкулеза.

Сергей Васильевич (1889–1915): «У папы была какая-то особая дружба с братом Сережей, – вспоминала Анна Васильевна. – Мальчик он был очень своеобразный, ко всему подходил со своей меркой. Даже арифметические задачи решал совершенно необычным (очень запутанным) способом. Отца просто обожал – не по музыкальной линии. Кажется, один из всех нас обладал полным отсутствием слуха. Папа бился долго, чтобы выучить его петь нефальшиво арию мельника из «Русалки»: «Да, стар и шаловлив я стал. Какой я мельник – я ворон!» И это был единственный мотив в его жизни, который он мог повторить. Зато все стихи, которых он знал множество, выбирая с безупречным вкусом, он пел, перелагая на какую-то дикую мелодию, чем изводил окружающих.

Папа очень хотел, чтобы Сережа отбывал воинскую повинность в казачьих войсках. Отец никогда не переставал чувствовать себя коренным казаком – он и числился казаком станицы Кисловодской (по месту жительства, переводясь из станицы Ищерской). Но брат категорически отказался, потому что «в случае революции казачьи части могут послать на усмирение». Так и отбывал повинность в драгунском Нижегородском полку в Тифлисе, с ним же пошел на войну [19] 14-го года. Он и погиб на этой войне.

Необыкновенной честности был человек. Летом [19] 15-го года я виделась с ним в последний раз в Петрограде; он ехал на Западный фронт с Кавказа, уже офицером, переведясь в пехотный полк из кавалерии. Когда я спросила его, почему он это сделал, он ответил: «Видишь ли, в пехоте большая убыль офицеров; кроме того, я думаю, что у меня недостаточно быстрое соображение, чтобы командовать кавалерийской частью, – я могу подвести своих людей».

Через два месяца он умер от ран, не сознавая, что умирает, по дороге в Петроград, куда его эвакуировали. Все говорил, что приедет к нему сестра сейчас же (я). Рассказывал мне об этом ехавший с ним товарищ, тоже раненый. Мы вдвоем с отцом встречали на вокзале его гроб – все остальные из семьи были в Кисловодске.

Мне кажется, что именно с этих дней у папы стали такие печальные глаза, что мы видим на последних портретах. Он не плакал – по крайней мере, на людях. И я помню, как на панихиде в полку, где служил брат, он спросил: «Шел ли полк в наступление?» (Брат был ранен стоя, в живот.)