Нет, ну какая же это несправедливость!

Я поглядел на рожденные в муках строчки:

Как быстролетная стрела,

Дракон мой мчится над землею,

Броня, клыки и два крыла,

Врагов сомнут…

М-м-м… Последняя рифма никак не хотела даваться. Я перечитал четверостишье раз, другой…

«Броня, клыки и два крыла, врагов сомнут… врагов сомнут…»

О Ушедшие, какая хрень!

В ярости я скомкал бумажку и швырнул ее вниз.

На меня медленно, но верно могучим валом накатывала ее величество Депрессия. С которой с незапамятных времен все величайшие виршеплеты знали лишь одно средство борьбы. Кое я и потреблял во все возрастающих количествах.

Свечерело, городок погрузился в радостную суету предвыходного дня, присущую именно таким вот небольшим местечкам. На прогулки выбираются степенные бюргеры в выходных костюмах, чтобы, придерживая за локоток жену, совершить вечерний променад и выпить по коктейльчику с соседями. Молодежь сбивается в веселые ватажки, дабы расслабиться от тягот наполненной тумаками и начальственными криками рабочей недели. Тут же и матросы с кораблей, и принарядившийся торговый люд, и молодые барышни в кисейных платьицах, стреляющие глазками в поисках достойных их персон кавалеров…

И только один несчастный полуэльф сидит взаперти и надирается треклятым ценцерентийским! Р-р-р!

Я мрачно плеснул себе вышеназванный напиток в стакан и вновь глотнул приторную жидкость.

О великаньи срани! Клянусь яйцами моего папаши, дайте мне сюда этого трахнутого дашаком седого мессира, и я свинчу ему голову голыми руками!.. Ну или хотя бы плюну в стакан.

Эх, Аска, Аска… Жизнь твоя – болото…

Я с грустью посмотрел на так некстати дефилирующую внизу группку юнцов и девиц. Парочка тощих парней в накрахмаленных хлопковых рубашках, размахивая руками, что-то напористо впаривала трем молодухам. В свете масляных фонарей это было так привычно уютно и щемяще-тоскливо. Аска, Аска, где твоя молодость, где твои прогулки под луной?

О Ушедшие, еще один такой день, и я точно помру от скуки!

– Лю-силь-да-а-а! – гаркнул я, напугав прохожих.

Не прошло и минуты, как передо мной возникла новая бутылка ценцерентийского. Служанка задержалась, чтобы зажечь масляный фонарь, а затем незаметно удалилась.

Только я набулькал себе стаканчик, как на веранде появились знакомые лица.

– Кончай пить, виршеплет. В твоем вине, крови уже не отыскать, ха-ха…

Этой шутке тыщу лет в обед, бычий хрен тебе в грызло! Я уже знал, что настроение долбаного мага могло колебаться от весело-стервозного до мрачно-стервозного. И в любом виде он был невыносим.

Я мрачно взглянул на ступивших на веранду мага и дракона.

– Аска, ну что ты, прям как на эшафоте… – дракон облокотился на перила и с шумом вдохнул прохладный вечерний воздух. – Чудесная погодка. Достала эта жара…

– Не мешайте запивать мне мое горе.

– Горе, это умирающий друг на руках, а у тебя просто воспаление чресел.

Пока я, с перехваченным от возмущения горлом, пытался соорудить достойный подобной низости ответ, Сервиндейл цапнул вино и в несколько глотков уполовинил содержимое бутылки.

– Неплохая дрянь, – крякнул он и присоединился к Шейлдару у перил. В его руках вдруг, откуда не возьмись, появилась трубка, и вскоре по веранде понесся горьковатый запах табака. – Хорошие новости, виршеплет. Через три дня мы полетим домой. Их вы проведете с Шейлдаром. Здесь. Я отлучусь на пару дней из города. Конечно, будь моя воля, я бы приковал тебя к себе цепями, но увы…

Он глубоко затянулся, а я не снизошел до ответа.

Несколько минут, пока маг с наслаждением курил, мы провели в молчании. Наконец, он затушил трубку.

– На обиженных воду возят, виршеплет. Шейлдар… – он указал дракону на меня, будто поручая приглядеть за несмышленышем!