– Я не выдержала и зашла проведать Марию Васильевну.

Речь шла о Рюминой, Лесиной маме. «Наши побуждения совпали, – подумала Лиза. – Пока я отыскивала следы неожиданной смерти дочери, ты навестила безутешную мать».

– Ну и как она? Мужается?

Несколько секунд Натали медлила с ответом, а затем сказала:

– Мария Васильевна в шоке.

– А я думала, она уже отошла и просто скорбит. Странно, ведь шок – первоначальная стадия горя. – Лиза сделала приличный глоток отвара. Над столом повисла пауза. Затем Натали все-таки не выдержала и сказала:

– Она в шоке от другого события.

Лиза поперхнулась и вскинула на бабулю глаза, сверкавшие отчаянным любопытством.

– Что там еще стряслось?

И тут Натали проявила себя той еще штучкой! Она зябко поежилась и прошептала:

– Я дала слово не болтать.

«Что значит – не болтать?! – хотелось завопить Лизе. – Ты хочешь скрыть от меня свежую информацию?!» Но внучка прекрасно знала, что ее грубость намертво сомкнет уста Натали. Полное неведение не входило в Лизины планы. Она прикинулась мягкой кошечкой и с чувством сказала:

– Натали, ведь кому как не тебе известна моя безграничная порядочность. Доверить секрет мне – это все равно что доверить его дипломатической почте. Ни одного слова не будет известно на стороне.

Натали кивнула, и Лиза поняла, что избрала верную тактику: не грубого нажима, а мягкого проникновения в суть вопроса. Это проняло бабулю. Тем более что ей и самой не терпелось поделиться услышанным от Рюминой. Натали набрала в легкие побольше воздуха и начала свое повествование.

– Я шла мимо пруда и увидела, что Мария Васильевна сушит в палисаднике старое одеяло. Она поправляла его и, кажется, тоже заметила меня. Ну разве я могла пройти мимо?!

– О чем речь!

– От ее дачи изумительно пахло малиновым вареньем. Как потом выяснилось, оно заплесневело и пришлось переваривать банок пять. Ты бы видела эту картину, Лизок! Мария Васильевна не просто следила за вареньем или поправляла одеяло. Она бродила из кухни на веранду, потом в палисадник и обратно, как дикая кошка, потерявшая своего котенка. Сама понимаешь, навещать осиротевшую мать – не самое веселое занятие, но я взяла себя в руки и вошла в их калитку. Увидев меня, Мария Васильевна рухнула в старое кресло на веранде и зарыдала…

Лизино горло сдавил спазм. Рюмина была дородной массивной женщиной – из тех, которые во всем кажутся самодостаточными, очень уверенными в себе. Ее невозможно было представить потерянной, рыдающей. В отрочестве Мария Васильевна казалась Лизе загадочным сфинксом.

– Ты разрываешь мое сердце… – шепнула Лиза, смахнув с щеки слезу. Та капнула прямо в отвар.

– Это жизнь, – констатировала Натали. – Главное испытание ожидало меня впереди. Я даже не знала, как прореагировать. Ты бы тоже, кстати, растерялась.

– Я?! Никогда!

– Ладно, проверим, – многозначительно пообещала Натали и продолжила. – Когда я вошла на веранду, там были разбросаны старые вещи. Какие-то коробки с тряпьем, сундучки – в общем, всякая рухлядь. Как и положено, я обняла Марию Васильевну, а потом присела напротив на табуретке. Сказала банальные слова: все мы на земле гости, мол, и так далее. Спустя несколько секунд она перестала плакать и отерла лицо. Знаешь, я бы сказала – очень решительно, жестко отерла. Мне даже показалось, что она в тот момент приняла какое-то решение. Предчувствие, как всегда, не обмануло меня! Она решилась!

Лиза затаила дыхание. Для пущего эффекта Натали выдержала приличную паузу. Потом сказала:

– Проглоти остатки отвара, чтобы не подавиться!

– Ну!

– И не понукай меня, как старую клячу! Что, не терпится узнать?