Закончив мыться, он надел на член ставший привычным ненавистный колпачок, нашел длинный халат, явно мужской, накинул его на плечи и прислушался. За стеной слышались голоса. Обычно комнаты этого дома отличались отличной звукоизоляцией: ори не ори внутри, снаружи никто не услышит. Но здесь и сейчас, видимо, хозяйка забыла изменить настройки, поэтому Вит без труда распознал голос Динара. Через несколько секунд хлопнула дверь, воцарилась тишина. Вит решил, что пора выходить. Не нужно усугублять, наказание за предыдущий проступок еще никто не отменял.

Он вышел и вышколено замер у двери в ванную. Его встретило молчание. Он аккуратно взглянул исподлобья. Хозяйка стояла у входной двери, чересчур бледная и какая-то потерянная. Пока его не заметили, Вит поспешил опустить глаза и уставился в пол. Что именно сказал хозяин своей сестре, было не слышно, но его слова ее явно не обрадовали.

– Ты уже? – голос прозвучал на удивление спокойно.

Если бы Вит секунду назад сам не видел выражения женского лица, подумал бы, что все в порядке, а так лишь удивился великолепной хозяйской выдержке и почтительно ответил:

– Да, госпожа.

– Посмотри на меня.

Он послушно поднял взгляд. Действительно, бледная. В синих глазах поселились растерянность и страх. Последнее Вит не понял. Ей-то чего бояться? Она – дочь хозяйки. Ей позволено всё.

– Как проходит ужин… Для рабов?.. – на последнем слове она запнулась.

Ужин? Какой у рабов может быть ужин? Впрочем, смысл вопроса был Виту понятен.

– Мы развлекаем господ различными доступными нам способами, – обтекаемо ответил он.

Хозяйка почему-то побледнела еще больше, хотя, казалось бы, подобное было невозможно, немного помолчала, потом спросила ломающимся голосом:

– Здесь есть «душевные настойки»?

«Душевными настойками» господа называли сильное успокоительное, приняв которое, были способны полностью отрешиться от этого мира и уйти в мир иллюзий. В таком состоянии они способны были натворить жестокостей больше обычного. И последствия употребления этих «настоек» часто отвозились в черных мешках на свалку…

– Не знаю, госпожа, все настойки в ящичке у окна.

Хозяйка внимательно посмотрела на серый невзрачный ящичек из огнеупорного материала, расположенный под подоконником, вздохнула, так тяжело, как будто к смерти или пыткам готовилась, ну или к чему похуже, сделала несколько неуверенных шагов к широкому окну.

«Как проходит ужин для рабов?» – спросила Хлоя и не удивилась ответу. Вот только внутри все сжалось от ужаса, напряжения и брезгливости. Нет, не по отношению к несчастным, вынужденным все время ублажать господ подневольным людям, а по отношению к этим самим господам, к которым относились и собственные родственники. Она не выдержит, это Хлоя поняла отчетливо. Не сможет молча смотреть на издевательства и унижения.

«В тебе всегда было обостренное чувство справедливости», – любил говорить отец. Может, и так. А может, и нет. И это не чувство справедливости, а обычная чистоплотность, в том числе и духовная. Как бы то ни было, решение пришло само собой: «Душевные настойки». Ни отец, ни мачеха подобными вещами никогда не увлекались, не приветствовали такой уход от реальности, но, отпуская Хлою «во взрослый мир», позволили ей выпить однажды небольшую дозу. «Лучше дома, под присмотром, чем в компании на гулянке», – подчеркнула мачеха.

Ощущения от выпитого запомнились Хлое на всю жизнь: эйфория, чувство вседозволенности, уверенность в собственном могуществе и полная легкость во всем теле.

Пробуждение оказалось на редкость тяжелым: лекарство от «настоек» отец специально не давал ей несколько минут, заставив прочувствовать все признаки похмелья, помноженные на раскаяние и навязчивые мысли о суициде. С тех пор Хлоя ни разу и капли в рот не взяла. Но теперь… Как говорили древние: «Из двух зол выбирают меньшее».