– Немедленно замолчите! Как вы смеете пробуждать в моей памяти этот страшный день! Я не мог вступиться за Мишеля, не погубив самого себя.

– Не мог, – передернула плечами Катрин, – а вот я, тогда еще маленькая девочка, попыталась его спасти. И за это повесили моего отца, а мать и меня изгнали из города. Мы вынуждены были бежать в Дижон, к моему дяде. Там я и живу.

Наступила мертвая тишина. Сердце Катрин, вновь вспомнившей те жестокие дни, учащенно забилось. Сумрачный вид Филиппа не предвещал ничего хорошего. Сейчас он прикажет бросить дерзкую в каменный мешок, расправится с мэтром Матье и всеми его домочадцами. Но даже если бы в этой роскошной комнате вдруг появился палач в кроваво-красном плаще, Катрин и тогда бы повторила слово в слово все, что без обиняков высказала властителю Бургундии. Будто отплатила за страшное прошлое.

Набрав побольше воздуха в легкие, она откинула с лица непослушную прядь и спросила:

– Что вы собираетесь со мной сделать, ваша светлость? Дядюшка в отчаянии, потому что не знает, что со мной. Надо бы его предупредить, даже если меня ожидает самое страшное…

Филипп гневно передернул плечами и выбросил за окно смятые лепестки розы. Небрежной позы как не бывало. Он встал и направился к девушке.

– Что с вами сделать? Ваше поведение на празднике, безусловно, заслуживает наказания, но вы так сердитесь на меня, что я боюсь разгневать вас еще больше. К тому же… да полноте, будем друзьями. В конце концов, если негодяй оскорбит женщину, неужели она должна терпеть оскорбление?..

– Выходит, бедняга поплатится и за себя, и за меня? Нет, ваша светлость, простите ему, как простила я. Его проступок не заслуживает столь сурового наказания.

Желая скрыть, как смущает ее пристальный взгляд Филиппа, Катрин повернулась к зеркалу, и все поплыло у нее перед глазами. В золоченой раме она увидела прямо над своей головой лицо герцога, две горячих руки сжали ей плечи, и по телу ее пробежала мучительная дрожь. Зеркало отразило их побледневшие лица. Глаза молодого Филиппа горели непонятным огнем. Руки, скользящие по атласной коже, трепетали.

Он наклонился, его горячее дыхание обожгло ей шею. Но его потемневший взгляд по-прежнему искал ее глаз.

– Хам тысячу раз заслужил смерти! Он позволил себе то, что даже я не могу себе позволить… как бы мне ни хотелось… Вы слишком красивы… Боюсь, отныне мне не ждать покоя… Когда вы предполагали покинуть город?

– Как только кончится праздник! У нас и вещи уложены.

– Уезжайте! Немедленно уезжайте, как собирались! И чтобы завтра вы были как можно дальше от Брюгге. У меня есть дела в Дижоне, так что мы скоро свидимся.

Прикосновения герцога волновали Катрин и поэтому вызывали неловкость, были неприятны. Ей стало трудно дышать. Голос Филиппа звучал и горячо, и твердо, был и властным, и нежным одновременно. Катрин не хотела поддаваться его чарам.

– Мы увидимся с вами в Дижоне? Ваша светлость! Что за встречи у властительного герцога Бургундии с племянницей суконщика? Что он может сделать, как не лишить ее чести?

Дерзкий вопрос Катрин подстегнул страсть герцога. Он зарылся лицом в шелковистый плащ волос, руки его трепетно перебирали живое золото.

– Ты прекрасно знаешь, – голос его прервался, – что я в твоей власти, и играешь мной слишком жестоко. Любовь принца крови не наносит бесчестия. И ты понимаешь, что я сделаю все, чтобы завладеть тобой. Если ты не умеешь читать желания в глазах мужчин, ты не дочь Евы…

– Ваша светлость!

Катрин попыталась высвободиться, но он держал ее крепко. Отдаваясь во власть необузданного, испепеляющего желания, он приник губами к ее нежной коже. Катрин застонала.