– Не знаешь? Пойди в деревенский клуб, на дискотеку. И смотри на тех, кто танцует. Та, которая ловчее всех вертит жопой, та и в постели подмахивает лучше всех. Так деревенские себе шлюху на пистон выбирают… Не знал?

– Лажа! У меня была не просто танцовщица – стриптизёрша, понял?! На сцене – ураган, а в постели – абсолютно ничего особенного. Зато какая-нибудь скромница такое вытворяет, что потом ночь, проведённую с ней, помнишь всю жизнь…

– Ай! – раздражённо машет рукой Шамиль и отворачивается. – Стриптизёрша – бревно?! Это ты сам неумеха, значит…

– Это значит, что в голове у большинства людей сотни стереотипов. Пухлые губы – хороший минет? Придумать что-нибудь глупее трудно. – Миша тоже раздражённо отворачивается. Некоторое время в палате тихо. Слышно, как в коридоре шаркают пациенты, переговариваются и смеются медсёстры. Работает телевизор. Много обычных больничных звуков. Слышно даже далёкое тарахтенье вертолёта за окном…

– К вопросу о стереотипах… – сказал вдруг кто-то, и я понял, что это бомж Коля. Его голос все слышали в лучшем случае два раза – всё остальное время он молчит, отвернувшись к стенке. Поэтому когда сейчас он начал говорить, Шамиль и Миша уставились на него как на говорящий холодильник – ошеломлённо.

– Я тогда в Казахстане обитал… – продолжал неспешно Коля. – Маленький ещё был. Лет восемь, что ли… Ага… На окраине города жил какой-то казах, и к нему из аула часто приезжал родственник. На верблюде приезжал. Все знают, что верблюды плюются. Вот ты знаешь? – спросил вдруг он у Миши.

– Да, – ответил инженер-бурильщик.

– Вот… – рассудительно продолжал Коля. – Все знают. Откуда знают – неизвестно. Но уверены все: верблюды, когда злятся – плюются и это (пауза) – стереотип. Мы, пацанята, тоже знали об этой особенности верблюдов. Но никто из нас этот самый плевок никогда не видел…

Коля продолжал рассказывать, а я вдруг чётко увидел жаркий азиатский вечер, окраину города, почувствовал запах тлеющей неподалёку помойки и…

(ЩЁЛК!)

Дети дразнили его. Они стреляли в него из рогаток и кидали камнями. Верблюд косился и вздрагивал теми кусочками своего огромного мохнатого тела, в которые попадали злые камни маленьких садистов, но никак не хотел делать то, что от него требовалось. Тогда кто-то выхватил из помойки дымящуюся, всю в искрах, головёшку и стал размахивать её перед мордой животного. Верблюд, свирепея, захрипел и задёргал своей мохнатой шеей.

– Щас плюнет! – закричал известный во дворе хулиган и второгодник Васька Гнездилов.

Но верблюд, испуганный и разъярённый огнём, дымом и криками, дёрнулся, и верёвка, которой он был привязан к столбу, лопнула.

Он не стал плеваться. Он вдруг ринулся на толпу враждебно настроенных маленьких двуногих уродцев, причиняющих ему боль. Уродцы бросились врассыпную. Но один из них – самый маленький – убежать не успел…

Верблюд сбил его с ног и потоптался по маленькому тельцу.

– Этот мальчик чудом жив остался. Всю жизнь потом кривой на коляске ездил: верблюд ему ноги повредил и позвоночник, – сказал Коля и замолчал.

– А с верблюдом что случилось? – спросил Миша.

– Его отец покалеченного мальца из пистолета застрелил. Он в милиции работал…

Повисла тишина. Коля лёг на кровать и отвернулся к стенке – принял своё обычное положение.

– К вопросу о стереотипах, – сказал вдруг Шамиль. – Никакого отношения к пэтэушникам я не имею. У меня диплом Московского Государственного Университета.

«Интересно, – подумал я, – кусок железа в башке – это стереотип?»

* * *

Больничная библиотека находится на шестом этаже. Здесь множество пыльных полок и Марина – симпатичная светловолосая библиотекарша. Долгими часами она сидит среди многотомников, брошюр, оригинальных и переизданных версий, стопок периодики и прочей макулатуры. Попирая кулачком щёчку, она смотрит в окно и вздыхает. Понадобилось минут десять, чтобы объяснить, какая именно книга мне нужна.