После этого наставал черед напитка, известного, как лохозема, дословно – «бульон колыбели». Во дворце им потчевали придворных по рангам в Зале Девятнадцати Лож, а в городе лохозему в течение недели выставляли для бесплатного народного употребления вдоль главной улицы – Месы, от Бронзовых ворот дворца до Форума Быка. Причем этот напиток выставлялся всякий раз, когда императрица рожала сына.

Руины константинопольского ипподрома. Гравюра по рисунку Оттавио Панвинио 1580 г.

Следующая важная церемония совершалась на восьмой день от рождения, и теперь ее главным действующим лицом становилась императрица. Ее спальня роскошно украшалась пурпуром и светильниками, и весь двор, естественно, группами и рангами, шел поздравлять счастливую мать, державшую на руках сына. Сначала поздравляли евнухи. Потом – женщины, при этом интересно отметить, что им давалось преимущество перед мужчинами – этим подчеркивалась особенность именно «женского праздника», и, к примеру, вдова мелкого чиновника опережала сенатора. Только после женщин шли на поклон мужчины, начиная с сенаторов и кончая последними чинами. При этом каждый нес маленький подарок.

Поскольку, по тогдашним воззрениям, женщина 40 дней после родов почиталась нечистой, именно на этот, сороковой, день приходилась церковная церемония очищения императрицы, после которой она допускалась к причастию, и тогда уже она могла участвовать в церемонии крещения сына, совершаемой патриархом в храме Св. Софии.

Однако, несмотря на всю эту помпу и великолепие, современники отлично осознавали, что у ребенка гораздо больше шансов быть ослепленным и оскопленным (по византийским воззрениям, калека не мог быть василевсом) и закончить мучительное существование в каземате, нежели наследовать трон. И все по причине постоянных государственных переворотов и цареубийств. Как в львином прайде – когда новый лев одолевает старого, он первым делом загрызает его львят во благо своих собственных будущих детей…

В случае, если императрица была бесплодна или не могла родить наследника, производя на свет лишь дочерей, скорее всего, ее – в государственных интересах – ожидал развод; впрочем, если василевс действительно любил свою василису, как Юстиниан Феодору, он мог поставить личное счастье выше задачи порождения сына. Другие законные поводы к разводу венценосной четы – доказанное (!) прелюбодеяние или покушение на убийство (то и другое – со стороны императрицы, разумеется). В последнем случае вполне могла быть применена смертная казнь.

Но в целом участь императрицы, как правило, заключалась в скончании дней своих в монастыре, причем не столь важно, отправлялась ли она туда как вдова свергнутого и убитого императора, или же, овдовев естественным путем, просто давала дорогу новой молодой венценосной паре – вдовство моментально понижало ее в ранге по сравнению со становившейся полновластной императрицей невесткой, и мало кто мог вынести это испытание. Разница заключалась лишь в том, что усопшая вдова «правильно» умершего мужа получала право покоиться рядом с ним в императорском мавзолее, вдовы свергнутых императоров, как правило, погребались в монастырях, по которым были прежде разосланы новой властью. Бывали, впрочем, и неунывающие вдовы, предпочитавшие новый брак монастырскому уединению, но это являлось скорее все же исключением из неписаного правила. Такова в общих чертах жизнь византийской императрицы – от брачного ложа до гробовой доски. А что же в частностях?

Галерея византийских императриц представляет нам самых разнообразных женщин, со своими достоинствами и пороками. О деяниях некоторых из них будет рассказано подробно далее. Понятно, что обладание властью и особенно стремление удержать ее подталкивало их порой на страшные преступления, и даже за иконными ликами прославленных в лике святых византийских императриц порой виден львиный оскал. Прокопий Кесарийский писал о своей современнице: «Что касается Феодоры, то ее разум непрестанно и прочно коснел в бесчеловечности. Она никогда и ничего не совершала по чужому внушению или побуждению, но с непреклонной настойчивостью всеми силами осуществляла свои решения, и никто не отваживался испросить у нее милости для того, кто стал жертвой ее недовольства. Ни давность времени, ни удовлетворенность от наложенного наказания, ни всякого рода мольбы, ни страх перед смертью… не могли склонить ее к тому, чтобы унять свой гнев. Одним словом, никто никогда не видел, чтобы Феодора примирилась с тем, кто досадил ей, даже после его смерти, но и сын умершего, словно нечто другое, принадлежавшее отцу, заполучив в наследство вражду василисы, передавал ее до третьего колена. Ибо ее пыл, крайне расположенный возбуждаться для того, чтобы губить людей, был совершенно не способен к умиротворению» («Тайная история», 15, 1–5). Не колеблясь, она устроила убийство готской королевы из одного лишь опасения, что ее державный муж, Юстиниан, посредством брака захочет присоединить к Византии королевство ост-готов в Италии: «Когда Амаласунта в своем нежелании обитать среди готов решила переменить и саму свою жизнь, задумав отправиться в Византий, как мной рассказано в прежних книгах (имеется в виду “Война с готами”.