В шесть она пошла наверх одеваться. Парикмахер был уже на месте с полной сумкой щипцов и гребешков. Он расчесывал и завивал ей волосы, взбивал их и вообще всячески обрабатывал, пока они не легли в аккуратную, строгую и куда более пышную, нежели обычно, прическу. Белла надела все украшения и, стоя перед огромным зеркалом в своей комнате, не удержалась от изумленного вздоха. Затем она спустилась в зал.

Дом смотрелся великолепно в ярком свете свечей. Оркестр был уже на месте, как и двенадцать лакеев, и Райли в бриджах и черных чулках.

Пробило восемь. Белла ждала. Никто не приехал.

Она села в золоченое кресло на верхней площадке лестницы и уставилась перед собой пустыми голубыми глазами. В холле, в гардеробной, в обеденном зале наемные лакеи переглядывались и перемигивались: «А что эта старушенция себе думала? Никто не заканчивает ужин раньше десяти».

Распорядители на крыльце притопывали и потирали руки.

В половине одиннадцатого Белла встала с кресла. По лицу ее невозможно было понять, о чем она думает.

– Райли, я, пожалуй, поем. Что-то я не совсем хорошо себя чувствую. – Она медленно проковыляла в обеденный зал. – Подай мне фаршированную перепелку и бокал вина. Да вели оркестру играть.

Вальс «Голубой Дунай» хлынул и наполнил собой дом. Белла одобрительно улыбнулась, слегка покачивая головой в такт.

– Райли, а я и в самом деле проголодалась, ведь ни крошки за весь день во рту не было. Положи мне еще одну перепелку и налей еще шампанского.

В одиночестве, среди свечей и наемных лакеев, Райли подавал своей госпоже роскошный ужин. Она вкушала его, наслаждаясь каждым глотком, каждым кусочком.

Наконец Белла встала.

– Боюсь, произошла какая-то ошибка. Никто, похоже, не приедет на бал. Это очень печально – после всех наших хлопот. Можешь сказать музыкантам, пусть едут домой.

Но как раз когда она выходила из обеденного зала, в холле послышался какой-то шум. Это явились гости. С дикой решимостью Белла бросилась наверх по ступеням. Она должна оказаться на самом верху прежде, чем объявят гостей. Одной рукой хватаясь за перила, другой опираясь на палку, с выскакивающим из груди сердцем перепрыгивала она через ступеньку. Наконец, достигнув верхней площадки, она повернулась лицом к входящим. В глазах стоял туман, в ушах звенело. Она с трудом перевела дух, но смутно различила четыре фигуры и увидела, как Райли встретил их, и слышала, как он объявил:

– Лорд и леди Моксток. Сэр Сэмюэль и леди Гордон.

Внезапно оцепенение, охватившее ее, рассеялось. Здесь, на ступенях, стояли две женщины, которых она не пригласила, – леди Моксток, дочка галантерейщика, и леди Гордон, американка.

Белла выпрямилась и уставилась на них своими пустыми млечно-голубыми глазами.

– Я не ожидала такой чести, – сказала она. – Прошу простить, если не смогу вас развлечь.

Мокстоки и Гордоны оцепенели в ужасе. Они видели безумный взгляд голубых глаз хозяйки, ее малиновое платье, бальный зал у нее за спиной, огромный в своей пустоте, слышали музыку, эхом несущуюся по пустому дому. Воздух полнился ароматом хризантем. А затем драматизм и нереальность этой сцены рассеялись. Мисс Флис внезапно осела в кресло и, протянув руки к своему дворецкому, сказала:

– Невдомек мне, что происходит.

Он и еще двое лакеев перенесли старую даму на софу. Она снова заговорила лишь однажды. Ее разум занимала все та же тема.

– Они пришли без приглашения, те две пары… А больше никто.

На следующий день она скончалась.

Мистер Бэнкс прибыл на похороны и провел неделю, разбирая тетушкины пожитки. Среди обнаруженного в секретере барахла была стопка приглашений на бал в подписанных конвертах с марками. Так и не отправленных.