Кто то сломал ступеньку на пешеходном мостике, и Вовка подал Тане руку, чтобы не упала. Но это не помогло. Танюхина нога подвернулась, и она полетела на Вовку, Вовка не удержался, и упал на перила мостика, которые не выдержали тяжесть двух тел, и треснули. И два молодых тела рухнули в заросли полыни под мостом.

Танюхины губы оказались прямо перед глазами Вовчика, и он неосознанно потянулся к ним своими губами. На этом самом моменте все границы рухнули. Губы, тела, руки, ноги, все сплелось в один шевелящийся комок. Что можно, что нельзя, это теперь не имело значения. Вовка изучал Танькино тело под платьем, а Танька подставляла губы под поцелуи.

Очнулись они тогда, когда все случилось. Думать о последствиях было поздно. Вовка смотрел на Таньку, а Танька на Вовку. Что теперь делать? Но Вовкины губы опять потянулись к губам подружки. А она и не сопротивлялась , обвила его шею своими руками, и прижалась к нему телом, соглашаясь со всем, что он с ней будет делать.

Через час Вовка сказал:"Сейчас тебя мать искать пойдет.". Танька кивнула головой, встала и стала поправлять платье, измазанное соком травы. Они вышли на аллею, и Вовка стал вытаскивать из ее волос травинки, солому и мусор. Через пять минут они были почти в порядке и подходили к дому. Но теперь то им все было можно, и через каждые пять метров они целовались до обморока.

Дверь открыла Танькина мать. По одному взгляду на дочь она все поняла. Танька была третьей дочерью. Орать уже не было смысла. Тем более она прекрасно знала с кем гуляла Танька. А еще она была уверена в том, что Танька уже беременна. Запустив дочь в квартиру, она переоделась и пошла к Вовкиным родителям. А там уже были готовы к этому визиту. Чай не маленькие.

Свадьбу играли через месяц, и действительно, Танька была беременна. Но зато теперь им никто ничего не запрещал , и постель стелили общую.

Невеста

В Иркутск Маша приехала из глубокой деревни. От Иркутска она была не так уж далеко, километров триста, но была расположена в самой глуши. Цивилизация туда даже не заглянула. Один радиоприёмник на всю деревню, а свет только в сельсовете. Но Маша другого и не видела, поэтому относилась к этому просто, претензий никаких не имела, на жизнь не жаловалась.

Была она восьмым ребенком в семье, после нее было еще двое. Все с малых лет помогали матери по хозяйству. Кто чем мог, смотрели на возраст. Старшие коров доили, за огородом следили, а те, кто помладше вели домашнее хозяйство, да индюков с гусями пасли, да курей кормили. Мать выстроила свое хозяйство так, что все были при деле, а в доме и на подворье был идеальный порядок.

А после ужина все девчонки , а их было семеро,забирались на печку и мечтали. Мечтали о другой жизни, которой не знали, мечтали о принцах и о замужестве, мечтали о любви и счастье. А так как их было много, счастье у всех было разное, да и советов было много, и все эти советы шли в дело, в мечты. Мечтать им никто не мешал, так как в доме был порядок, а вечно уставшая мать могла отдохнуть.

Мать их, хлебнувшая сполна деревенской жизни, была женщиной здравой. Она не хотела, чтобы ее дочери провели свою жизнь в коровнике, дергая коров за сиськи, не хотела, чтобы скребли некрашенные полы каждую неделю, не хотела, чтобы каждый год рожали в поле, прямо на том месте, где приспичит. Поэтому с детства настраивала девок к переезду в город. Родственников в городе не было, поэтому учила рассчитывать на свои силы.

И почти каждый год кто то уезжал, собрав свои скудные пожитки в фанерный чемоданчик, который сколачивал отец своими руками. Кто то устраивался на простую работу, кто то поступал учиться, но пока никто из девчонок обратно в деревню не вернулся. Писали матери письма, делились успехами, по очереди выходили замуж и рожали детей. А мать раз в год, зимой, ездила в город в гости. Можно сказать проверяла, как дочери выполняют ее наставления.