Дверь вынесли вместе с защелкой, на пороге замерли испуганные слуги и каждый был мне знаком по воспоминаниям девушки. Только сейчас я в ужасе осознала, приняла, что видела в беспамятстве не кино в жанре исторической драмы, а перенимала чужие воспоминания. Роднилась с чужим телом и его памятью.

– Хозяйка, как же так-то… – удрученно вздохнул рисс Парин – дворецкий, сухой невысокий мужчина лет семидесяти, который по крепости духа еще на ваших похоронах ненароком простудиться может.

В унисон с ним рисса Лишана, няня девушки, взволнованно причитала, оглядывая ванную:

– Что-то случилось? Детка, ты кричала?..

Титаническим трудом я заставила себя выпустить край раковины из мертвенного захвата пальцев. И поглубже задвинув панику, отчаяние и страх перед немыслимой, нереальной и чудовищной подменой реальности, выпрямилась со словами:

– Прощалась с прошлым.

Мой голос был даже не сиплым, скрипучим, словно вдрызг простуженным.

– Лея Эмария, голубушка, не надо больше вредить себе. Это неправильно и…

– Полностью согласна, – оборвала я няню, а потом, поморщившись, хрипло «призналась», изображая досаду и стыд: – Это была кошмарная случайность. Накануне я вспомнила родителей… плакала… много и, видимо, в слезах нечаянно ошиблась. Так голова разболелась, что решила принять обезболивающее. Но перепутала бутылочки с зельями… а после, даже на помощь позвать не смогла. Голос пропал…

– Это правда? – с робкой надеждой выдохнула няня, глядя на меня такими теплыми, добрыми и родными, по воспоминаниям, карими глазами.

Вот как врать, глядя в глаза хорошему человеку, желающему тебе только добра? Но из лучших побуждений пришлось:

– Да!

И все, из меня словно все силы разом ушли, колени задрожали, меня затошнило, поэтому я прикрыла глаза и вновь вцепилась в раковину. Но не сползла на пол, постояла, переждав неприятные мгновения, и отметила, что следившие за мной слуги почему-то расстроенно хмурились. Не поверили? Я бы тоже себе не поверила. Эмарию фин Ришен слишком хорошо готовили в целители, родители не пускали обучение на самотек, а тщательно следили. Перепутать яд с лекарством от головной боли, бред? Тем более как целитель легко бы сама могла справиться.

– Я такая голодная, что ноги не держат. – Расстроенно пожаловалась я.

– Лея, вы правда хотите кушать? – с надеждой неуверенно переспросила рисса Лишана.

– Очень, – осторожно кивнула я, борясь с тошнотой.

Чем явно порадовала этих людей, искренне любивших юную хозяйку и нежно заботившихся о ней.

– Хвала Высшим! – глухо, с облегчением выдохнул рисс Парин, развернувшись и подталкивая на выход из ванной остальных.

Испуг медленно таял на лицах этих чужих-своих людей, а я осознала еще кое-что очень важное: случившееся до печенок напугало не только меня. В поместье Ришен, названному по имени хозяев, жили и служили десять человек, разновозрастных и разнополых, супругов и одиноких. Большей частью слишком старых, чтобы менять место. Эти десять слуг прожили бок о бок с семейством Ришен всю свою жизнь. Они потеряли не меньше Эмарии. И осиротели. Тот, кто не имел семьи и дома, для кого самыми родными были две подруги и директор детского дома с воспитателями, как никто поймет боль и отчаяние именно этих людей.

Теперь я на месте Эмарии фин Ришен. И в отличие от нее, не имею морального права, не смогу бросить тех, чья жизнь теперь зависит от меня.

Не зря у нас с подругами был девиз: «Своих в беде не бросаем!» Глаза защипало от сразу подступивших слез, грудь сдавило от боли и тоски. Пришлось пару раз глубоко вдохнуть-выдохнуть и вновь посмотреть в зеркало – убедиться, что сон не сон. Я закусила губу, потерла лицо свободной ладонью… Все реальность. Не вымысел больного сознания. Живая… больная… одна!