– Тебе впору в политику идти. Там такое ценится. – Ворчал Эйден после того, как я испробовала этот метод на нем. – Но придраться не к чему. Если тебе никто не подсыпет сыворотку правды, ты выкрутишься.

– У вас и такое есть?

– У нас разное есть. Но, конечно, не в стенах Академии. Полагаю.

После некоторого молчания он подошел к двери и снова начал устанавливать свою стену молчания. Когда закончил, обернулся ко мне:

– Готова?

Я замерла. Эта штука должна скрывать громкие звуки. Так насколько же будет больно стирать мою татушку, если он решил, что просто закрытой двери не хватит?

– Это обязательно? – Я кивнула на дверь.

– Если ты не хочешь, чтобы на твои крики к нам на этаж поднялись Бессменные.

– Но Морт ведь… Он выбил гребаную дверь к чертям! – Меня затрясло от страха. Больно будет настолько, что кричать я буду сильнее, чем был грохот от упавшей двери? Нет-нет-нет, к такому я готова не была. – Почему эти Бессменные не пришли тогда?

– Потому что Морт хоть и выглядит полным кретином, но тоже умеет ставить заглушающие барьеры. Вот когда он вырубился, мне пришлось ставить свой. Заклинание не работает, если его создатель валяется без сознания.

– Эйден.

– Да?

– Будет очень больно?

Он кивнул.

– Я постараюсь быть осторожней.

– Может все-таки у Морта спросим какую-нибудь наркоту?

– Поясни.

– Зелье, сыворотку, какой-то дурман, который меня вырубит хотя бы на время.

– Линн. – Он почти нежно взял меня за руку. – Я не знаю, как твой организм может отреагировать на непонятные смеси, которые делает Морт. Мы можем рискнуть, но я не могу представить себе возможные последствия. Все, начиная от самовозгорания, до полного безумия. Максимум что я могу – это напоить тебя до беспамятства. Но весь завтрашний день ты будешь страдать от похмелья.

– Плевать, я согласна.

Все круги похмельного ада я успела пройти на втором курсе, когда трепет первокурсника поутих, а серьезность третьего курса еще не наступила. Так что бояться похмелья было странно. Хотя здесь нет жирного и острого доширака и растворимого аспирина – лучших друзей похмельного студента. Но должны же быть в целительском крыле какие-то обезболивающие.

Он кивнул и вышел из комнаты. Вернулся, когда я уже прокрутила все возможные воспоминания о болезненных ощущениях, которые мне доводилось испытывать. И нанесение татуировки было совсем не на первом месте.

Эйден поставил бутылку на пол возле кровати. Достал из комода стакан и наполнил его доверху темно-рубиновой жидкостью.

– Это водка? – слабо спросила я.

Но Эйден никак не мог знать знаменитой цитаты, так что на стуле он не подпрыгивал.

– Сильнейшее крепленое. Пей все сразу, не растягивай.

Я сперва сделала небольшой глоток, чтобы распробовать вкус. Хороший портвейн, не более. Зажмурилась и опустошила немаленький стакан. Под конец в меня уже не лезло, но я продолжала пить, помня о стене молчания, которая только и ждет моих криков. Эйден терпеливо ждал.

– Теперь можешь раздеться.

– Что, прости?

– Штаны можешь не снимать. Но твоя… футболка мешает. Мне нужно больше пространства на коже.

Я забрала волосы в высоченный конский хвост, чтобы они как можно меньше мешали Эйду, но снимать футболку не торопилась.

– Жду, когда ты отвернешься.

Кажется, он умеет еще и глаза закатывать.

Я прикрылась покрывалом и легла на кровать лицом вниз. Эйд сидел рядом, растирая руки.

– Скажи, как будешь готова.

Я поняла, что отступать уже поздно и промычала “давай” в подушку.

Горячие пальцы легли мне на шею, и я дернулась.

– Тише. – Он говорил размеренным шепотом и успокаивающе провел пальцем по татуировке. – Будет чувствоваться вот так, только медленнее и больнее. Не задерживай дыхание. Можешь кричать, а если станет невыносимо скажи, я остановлюсь.