От комода он направился к кровати и в общую кучу на полу полетело постельное бельё. Эйден взмахнул рукой и всё, что валялось на полу, поднялось в воздух, закручиваясь в тугой комок. Затем опустилось в пустую корзину, стоящую в углу.

– Вот именно для этого все и обзаводятся помощницами. Чтобы самим не бегать в прачечную или табачную лавку.

Я представила студентов, вереницей бредущих по каменным коридорам с корзинами, полными белья. Почему-то вспомнились книги о мальчике-волшебнике. Там такими вещами никто из учеников не занимался.

– У вас нет специально обученных эльфов-рабов для подобных задач?

– Эльфов не существует. Это сказки. Ты вроде бы уже должна это знать. – Он кивнул на мои книги. – И кто такие рабы?

Вот тут пришло уже моё время удивляться. Неужели в их мире обошлось без эпохи рабовладельчества? Мне казалось, каждая цивилизация рано или поздно проходит этот период. Эйден ждал ответа, и мне пришлось напрячься, чтобы как можно более точно и коротко объяснить ему.

– В вашем мире лишают свободы и эксплуатируют людей против их воли и без каких-либо на то оснований? Просто потому, что могут? Делают человека чужой собственностью? Что за дикость!

– Сейчас уже нет. – Я умолчала о том, что торговля людьми в нашем мире до сих пор жива, хоть и преследуется законом.

– А ты ещё говорила, что казнь преступников – это варварство.

Он передёрнул плечами, забрал корзину с бельём и вышел за дверь. Я осталась наедине с раскуроченной комнатой. Что же, у меня суббота тоже была днём уборки. Я вернула выдвинутый ящик обратно в комод, застелила кровать покрывалом. Расставила книги по аккуратным стопкам, поправила закладки и свои конспекты, собрала с ковра крупные крошки и осмотрелась. Комната стала чуть уютнее, только смущало заляпанное окно. Эйден запретил открывать его до тех пор, пока мне нельзя будет выходить из комнаты.

Местный вариант формы он принёс мне ещё вчера. Пока его не было, я примерила – свободная чёрная юбка до середины голени с высоким поясом, тёмно-серая рубашка со стоячим воротом и отдельный широкий ремень с чем-то, напоминающим два вместительных кармана. Вся эта конструкция надевалась поверх юбки и, как сказал Эйден, предназначалась исключительно для помощников. В довершение всего – полуботинки на шнуровке и невысоком каблуке. Одежда оказалась мне впору, хотя ботинки могли бы быть поудобнее.

Вся эта красота сейчас лежала в одном из ящиков комода. Я отвоевала право ходить в джинсах и футболке, пока сижу взаперти.

Эйден вернулся с пустыми руками. Сказал, что чистые вещи доставят к двери комнаты ближе к вечеру. Уселся за стол и зашуршал конспектами. Я же осталась сидеть на полу, привалившись спиной к кушетке. Давняя привычка, приобретённая в ту пору, когда после переезда в новую квартиру жила без мебели. Какое-то время мы оба читали, но потом я поднялась размять затёкшие мышцы.

– А чем занимаются обычные студенты в этот день? Те, что не повёрнуты на научных исследованиях.

Кажется, он тоже с удовольствием прервался. Во всяком случае теперь я разговаривала не с его напряжённой спиной.

– То есть почти все, кто сейчас в Академии.

Ему невероятно шла улыбка. Привычная маска безразличия соскользнула, обнажив полное жизни лицо. Я не удержалась от ответной улыбки.

– Те, кто закончил с делами, предаются сладостному безделью. Кто-то до ночи шляется по соседнему городку, оставляя в кабаках присланные родителями деньги, кто-то закатывает попойки у себя в комнатах. Завтра официальный нерабочий день. Так что если сегодня преподаватели, которые тоже, впрочем, заняты своими личными делами, ещё могут погрозить пальцем и отчитать за то, что ты не корпишь над книгами, то завтра все будут бездельничать с полным на то правом. Первокурсники зовут этот день отсыпным, наш же, пятый курс – похмельным.