– Мы с вами не будем прощаться! – сказала Вика.

– До свиданья, Галя!

Как только он убрал руку, она тут же одёрнула свою. С задержкой. Лучшего жеста для прощания не предвиделось, и Шишликов вышел под дождь.

Отличие летнего дождя на чужбине от дождя на Родине разительное. Но в чём оно заключалось, Шишликов не улавливал. То ли мокрый московский асфальт пах, а местный – стерильный – не имел запаха. То ли не хватало неровностей и ям с глубокими лужами. Не было близости, фамильярности с городом. Город был корректен, вежлив и равнодушен. Москва в летний дождь совсем неравнодушна. В московский ливень можно увидеть сотни солидарных улыбок. Пафос на промокших людях не удерживается, смывается водой вместе с пылью. Разоблачённые горожане перестают важничать и начинают замечать друг друга. Как бы Шишликов хотел промокнуть под дождём вместе с Галей.

Он шёл по пузырящимся лужам и представлял, как они вдвоём вдруг оказываются в раю. Рай чем-то похож на ботанический сад без посетителей и персонала. Чем глубже становились лужи, тем больше рай преображался в рязанскую деревню, утопающую в вётлах.

Она робко озирается по сторонам, ошарашенно одёргивает его:

– Стойте!

По привычке пытается игнорировать Шишликова и найти выход. На лугу топчутся три гнедые лошади и жеребёнок. Вдоль пологого берега белеют кувшинки. Галя направляется то в одну сторону, то в другую. После тщетных попыток она возмущена: лоб наморщен, но решительности в глазах нет. Она рассеянно смотрит на него и негодует:

– Что вы наделали? Верните меня сейчас же обратно.

– Как, Галя? Куда?

– Не притворяйтесь. Вы же это устроили. Верните меня на концерт в Тюлерандию.

Готовность зареветь, пусть ненадолго, пусть нарочно, стыдит Шишликова:

– Прости, Галенька. Возвращаю тебя к сестре. Только не хнычь.

Туду-туду, туду-туду, тада-тада. Кому не знаком сдвоенный стук колёс набирающего ход поезда?

Первые детские умозаключения часто ошибочны. Если у тебя есть настоящая деревня с бабушками, роднёй, овцами и рекой, то вовсе не значит, что она есть у твоих школьных товарищей. Рассказывать о сельской жизни тем, у кого есть представление только о даче, – занятие трудное, а первый восторг повествования гаснет от многочисленных отступлений и разъяснений:

«Чулан – это кладовка такая, в которой прохладней, чем в избе, и темней. Поэтому, чтобы проснуться и подняться на рассвете в чулане, требуется огромная воля. Сколько раннего клёва на дальней запруде так проспишь. Мешки там с сахаром и зерном, сундук. Ещё мыши в чулане прячутся и сверчки, и по шороху в старых обоях их не отличить. Пышка – это не пончик, это большая пышная лепёшка на соде. Бучаги – это канавы с водой в низах. Низа – это полоса деревьев и кустов за огородами, где вода, комарьё и соловьи вечером. Квас не красный, а белый, и не сладкий он вовсе. В погребе или в подполе хранится в бидоне. Овец и коров вечером с лугов пригоняют к клубу, сперва одно стадо, затем другое. Потом сельчане своих по домам разводят. Одна скотина сама дорогу знает, за другой глаз да глаз – хворостина или хлеба кусок нужен!»

Литературные герои, имеющие деревню, завоёвывали симпатию Шишликова безоговорочно. Наташа Ростова едет в деревню? Умница! И у него, и у Шишликова своя деревня. Ездить из Москвы в именье – таинство. Сама дорога туда – таинство.