– Андрей Степанович, – мотнул головой в мою сторону, – он ведь профи... в интересующей нас зоне.

– Это да, – вздохнул Сёмин. Помялся ещё пару мгновений и махнул рукой: – Ладно. У нас цугцванг. В общем, что такое государственная тайна, ты знаешь. Подписку о неразглашении сделайте, – сказал он прямо в зеркало, а затем глядя мне в глаза: – Зная твои странности, я бы не стал с тобой сотрудничать, но обстоятельства...

Он пощёлкал что-то в ноутбуке и вновь повернул его ко мне:

– Смотри.

Увидел на экране фигуру с мешком на голове. Его стянули, и я узнал в ней Кнопку. В наручниках. Всю расхлыстанную какую-то. Волосы дыбом.

У меня дыхание перехватило. Ощущение, как бревном промеж глаз.

Нет, эмоции потом. Я превратился в уши и зрение. Ломанный английский и угроза господину Соколову. И голос мужика, который вчера орал про бомжа по телефону:

– Ты цела, Люба?

– Да, папа...

И в ответ угроза, от которой в мозгах поднялась нездоровая муть: «У вас два дня».

Значит, то был её отец. Видимо, он и «пробивал» по мне информацию. Не там копал.

– Твоё мнение? – навис сверху Сёмин.

– Ещё раз могу посмотреть?

– Даже десять.

Столько раз я и посмотрел, присматриваясь, прислушиваясь, разве что не принюхиваясь к экрану, ибо без толку. Вывод был неутешительный. Я глянул на часы, на время записи, в интернет в телефоне – свериться с догадкой:

– Это Иран.

– Почему ты так решил, Раф? – подсел ко мне Сёмин.

Ощущая, что у меня вся спина мокрая и холодная, я показал на бутылочку с синей этикеткой на заднем фоне:

– Во-первых, это местная вода. Этикетка на фарси. Я, кажется, такую пил, когда работал в посольстве шесть лет назад. Можно было бы предположить, что вода экспортирована, но вот тут, – я ткнул пальцем в ползунок на двадцать восьмой секунде. – Если вслушаться, ясно, что вдалеке поёт муэдзин. Обычно на Намаз созывают около десяти минут. Он только начал, и по времени это может быть Зухр. Для Фаджра и Восхода уже точно поздно, учитывая, что Люба в шесть сорок ещё была возле моего дома. Добавляем разницу по времени и всё сходится: – Я показал данные сайта о времени Намаза на текущую дату. – Это Иран.

– Круто, – вытаращился на меня шкафообразный.

Сёмин потёр ухо.

– Плюс, – пересохшими губами добавил я и попробовал увеличить видео, чтобы чётче было видно кресло или диванчик, накрытый старым ковром. Я показал кончиком мышки на край перед бахромой. – Можно сделать вывод по типичному рисунку соколиной охоты, медальону в углу и кремовому фону, что это ковёр традиционный, ручной работы, сотканный в Тебризе. В других городах иные рисунки и узоры. Традиции персидских ковров не меняются сотни лет. А вот такую одежду могут носить как шииты, так и сунниты, и не только.

Я обернулся на шум. Ещё трое здоровых товарищей зашли в и без того тесное помещение.

– Ты не ошибся, Сёмин, толк есть, – сказал человек с невзрачным лицом, похожим на ящерицу.

Второй положил передо мной стандартный договор о неразглашении:

– Подпишите, Рафаэль Маркович.

– Что ж, спасибо, – наконец, позволил себе улыбку Андрей Сёмин. – Наши расчёты по времени полёта, даже с учётом возможных пересадок, тоже совпадают. Мусоровоз отследили до грузового аэропорта. Соколову увезли по воздуху. Работа слаженная, ещё проверяем, как всё было. Работали профи.

– Они как будто намеренно указывают, где они, – добавил я, взволнованно вставая. – Если поработать над качеством изображения ковра, можно и подпись мастера расшифровать.

– Что совершенно оправданно, если принимать в расчёт ныне изменившиеся геополитические интересы на Ближнем Востоке, – с видом начальника произнёс третий, смуглый, тонкокостный, юркий на вид господин. – Благодарим вас, Рафаэль Маркович. На этом всё. Вы свободны.