Как получилось, что отдалась первому встречному с такой горячностью, пылом? Поступок не укладывался в привычные рамки повседневности, она себя откровенно не понимала. Было ли что-то особенное в военном, или все получилось так, потому что Ника соскучилась по мужским ласкам – не знала. В тот момент не сумела отделись зерна от плевел.

Тело просто зажило отдельной от разума жизнью – возжаждало прикосновений, влажных, горячих поцелуев… И единения тесного, и движений нетерпеливых…

Стало ясно, что на этой мысли можно смело заканчивать самокопание.

Дело сделано. Качественно сделано. До звона в ушах, до подрагивающих ног, до мышечных судорог и сладкой пульсации.

Ника вздохнула облегченно, словно примиряясь с собой, а потом открыла кран с горячей водой.

Появилась распаренная, сонная, но с четким намерением прямо сейчас вернуться к родным.

– Далеко собралась, лисичка? – саркастично заломив бровь, спросил Марк.

– Домой, – в некотором недоумении, ответила Ника.

– Если бы тот ржавый стилет хотя бы оцарапал нежную шейку, лежать бы тебе тихой у ног укуренного придурка или загибаться от столбняка в районной поликлинике. Как считаешь, мы квиты? Или быть может, ты еще хоть пару часов будешь мне благодарна?

– Ну и сволочь ты, – покачала головой Ника.

– Ну, соври еще, что не понравилось, – по-чеширски улыбнулся Марк, а на щеках Ники заалел мягкий румянец.

Она осталась еще на час, а потом еще на один. Уже к утру Нику сморил тяжелый, пустой сон, а Марк, зевнув лениво, укрыл девушку, повыше натянув одеяло на плечи, и решил, что заберет ее с собой в столицу. Захочет Ника или нет – было неважно.

Слишком золотой девочкой оказалась его находка. Слишком яркой для загибающейся провинции. Просто вылитая лисичка.

– Я никуда с тобой не поеду! – в который раз повторила Ника, зло смотря на развалившегося поперек постели Марка.

Сама она вышагивала по номеру, забыв потуже запахнуть разошедшийся на груди халат.

– Разве я спрашивал? – в удивлении изогнул брови Марк. – Я поставил тебя в известность. Выезжаем через четыре часа, хочешь ты того или нет.

– Ты не понимаешь! – в отчаянии заломив руки, крикнула Ника.

– Так объясни, толком, вместо того, чтобы орать, – спокойно ответил военный.

– Я не могу уехать. Я живу не одна, – уже спокойнее отозвалась девушка и присела в одно из кресел, подтянув под себя ноги.

Марк рассмеялся. Нагло, от души. Даже головой покачал. Когда веселье поутихло, утер глаза и наконец, ответил:

– Ты в серьез предполагаешь, что твой муж, любовник, сверхактивный сосед, да черт возьми, кем бы ни был этот придурок – веская причина? Плевать мне на твоих сожителей. Если тебе нечего взять с собой, тогда сразу на вокзал, – на этом выражение его лица сделалось жестким, словно он все для себя решил.

Ника слушала его с кривой усмешкой на лице и думала о том, что причина, по которой она никуда не поедет куда более весомая, нежели какой-то там гипотетический сосед.

Повисла пауза. Тягучая, неловкая. Они смотрели друг другу в глаза и каждый ждал от другого каких-то слов, действий. Наконец, Ника отвела взгляд, потерла руками лицо и сказала:

– Ты ведь все решил, верно?

Марк кивнул. Резко, непримиримо.

Не глядя на него, Ника продолжила:

– Марк, я никуда не поеду. И не потому что мы знакомы несколько часов, не потому что ты вражеский офицер – ведь именно с такими как ты воевал мой покойный муж. Не потому что я сплю с каким-то соседом. Я не поеду с тобой, потому что дома меня ждет четырехлетняя дочка.

На ее тираду Марк отреагировал странно – моргнул, фыркнул и пробормотал что-то о глупых лисицах.

Спустя пару часов Ника открывала двери своей квартиры трясущимися руками и проклинала все на свете – военного, за то, что такой попался, а еще судьбу, за то, что свела. Предстояло объяснить дочке, что они уезжают. Вместе.