С этого дня я звонил тебе не только вечером, предварительно вычислив, когда уйдут врачи, и ты поужинаешь. Звонил и днём. Ты выходила на балкон, где никто тебе не мешал, и мы говорили, говорили, говорили… Твой голос был то весёлым, то грустным, то смешливым и улыбчивым, то озабоченным и задумчивым. Я слушал тебя и улыбался, радуясь, что в моей жизни опять есть ты.

Но вот однажды я нажал кнопку «вызов», а телефонная трубка не захотела откликаться твоим голосом. Она подавала длинные жалобные гудки, будто хотела мне что-то сказать, но не могла. Стало тревожно. Ты могла выйти из палаты, могла пойти на приём к врачу. Мало ли причин, по которым ты могла не отвечать. Но тревога не уходила.

Меня ломало весь день. Вечером я открыл «Одноклассники» и из сообщения Люды понял, почему мне было так плохо. Тебя ещё утром отвезли в реанимацию.

Когда сейчас вспоминаю этот момент, кажется, что я тогда потерял связь с окружающим миром и людьми. Толком ничего не видел, не слышал и думал только о тебе. Я представлял тебя беспомощно лежащую на кровати под капельницей. Бледная. Глаза закрыты. На лице отрешённость.

Тонечка…

Меня будто подменили. Ещё вчера весёлый, жизнерадостный, излучающий любовь и счастье, я превратился в озабоченного, хмурого, напряжённого человека, по лицу и голосу которого невозможно понять, где он сейчас в своих мыслях находится. Подчинённые старались держаться от меня подальше, а я держался подальше от подчинённых.

Люда рассказала, что в тот день ты спустилась в холл на первом этаже больницы, и там у тебя открылось кровотечение. Пока поняли, что произошло, пока довезли до реанимации, ты потеряла много крови. Успела только позвонить Людмиле и сказать, что тебя везут в хирургию. Так закончилась операция, на которую ты возлагала большие надежды.

Как я потом узнал, тебе сначала попытались создать фистулу на руке – сшить артерию и вену, чтобы удобнее было забирать кровь для очистки. Но с фистулой не получилось. Сосуды не выдерживали. Тогда врачи решили вживить на ноге протез сосуда. Снова операция. Это на неё пошли мои первые высланные тебе деньги.

Эта хирургическая процедура должна была стать последней. После этого ты могла перебраться домой и только в определённые дни приезжать в больницу на гемодиализ. Ты мечтала об этом. Говорила про это в каждом нашем разговоре. Ты так скучаешь по сыну! Нога потихоньку заживала, врачи обещали в ближайшие дни выписать тебя из больницы, и ты заранее этому радовалась…

И вот чем всё закончилось.

Тебе дали сильнодействующее лекарство и оставили в реанимации. Пока ты несколько часов лежала в беспамятстве, мы с Людой сходили с ума, теряясь в страшных догадках.

Потом я узнал от Людмилы, что твоя правая нога, на которой была сделана операция, онемела. И хотя эту операцию тебе делал сам заведующий отделением, но, видимо, у него не всё хорошо получилось. Рана была глубокая. Он увидел, что кровоток в ноге нарушен. Потребовал разрабатывать ногу, припугнув ампутацией. А как разрабатывать, когда сил совсем нет?

Ты почувствовала себя обречённой.

Вечером я всё-таки дозвонился. Ты находилась уже в своей палате и говорила очень тихо, голос дрожал. Тебе больно… Сводит руки… Ты не можешь заснуть… Когда мы говорим, что на человеке лица нет, то имеем в виду, что ему так плохо, что он сам на себя не похож. А когда голос человека не похож на его обычный голос? Как сказать? Что это не твой голос? Твой голос был тогда словно не твой. Ты будто заставляла себя говорить. Я чувствовал, что ты переполнена какими-то гнетущими мыслями.