Ивану стало неловко. Он быстро выскочил из постели, оделся, слуга принёс ему холодной воды в тазике, помог умыться, и он помчался со всех ног в столовую. Гости чинно сидели и ждали его прихода. Хозяин весело улыбнулся и произнёс:

– Ну, как? Крепко спиться на деревенском воздухе? Не то, что у нас в столицах-то?

– Да вот, поди, ты, разоспался, – сконфузившись, ответил он, – дома-то встаю совсем рано, ещё до восхода солнца…

– Ну, ничего, брат, не смущайся, такое здесь со всеми приключается. Свежий воздух бодрит и лечит. Скоро сам увидишь, вся усталость пройдёт! Отдыхай, набирайся сил. И кушай, Ванюш, кушай, у нас здесь всё своё, добротное, полезное, отборное. Не то, что в столицах на рынках продают!

– Премного благодарен за внимание и заботу, Фёдор Николаевич! – при гостях не хотелось фамильярничать, называть друга только по имени. Но Федор предупредил:

– Без церемоний, без церемоний, Ванюша! У нас тут все свои и всё попросту!

Слуги стали обходить с подносами, наполненными едой, гостей, сидевших за большим круглым столом. В середине его кипел медный самовар. Он фыркал, чихал, охал, ахал, словно говоря: «Поторапливайтесь, господа хорошие, ведь я уже перекипаю, боюсь, не выдержу такого напора. Апчхи! Ну же, пейте мой кипяточек! Апчхи-и-и-и!». Горячая вода из носика стала капать и брызгаться, растекаясь на медном подносе, где размещался и сам пузатый самовар. Он, словно добротный господин, стоял на столе в центре, пыжился и, вроде, даже подсмеивался над ними: «Вот, господа, какой я важный и персонистый. Не вы меня поите, я Вас пою! По-то-ра-пли-вай-тесь». Слуги стали заваривать в фарфоровых чайничках китайскую заварку, перемешанную с травой кипрея. Русские, до революции, любили пить копрский чай. Во-первых, экономнее, сам чай был очень дорогим. Во-вторых, полезнее. Иван-чай, (кипрей), придавал силы, здоровье. В-третьих, очень ароматно и приятно пахло из заварочников.

Присутствовавшие чинно потягивали чай из блюдечек. Уж очень он был горячим! Иван Сергеевич заметил – Верочки не оказалось на месте. Она сказалась больной. Он занервничал, решил: утомил девушку ночными разговорами. Стало неудобно, неловко. Не понимал, как выразить ей сочувствие, чтоб никто не догадался, не заметил. Боялся скомпрометировать. Мало ли что подумать могут. А она девушка молодая, ей жить, да жить! Ах, как неудобно… Навестить её или нет?

Наконец сомнения его разрешились сами собой. Когда гости после завтрака вышли в сад, к ним присоединилась и Верочка. Она подошла, посмотрела на него, и приложила пальчик к губам, дабы он помалкивал об их ночных посиделках. Он шепнул ей, что виноват и просит у неё прощение. Но она успокоила, ей всё понравилось, сплошная романтика – эти их тайные ночные встречи. Тогда он попросил её вновь придти на веранду ночью. Она, молчала, кивнула ему головой, в знак согласия, улыбнулась и отошла в другую сторону, где гости уже что-то оживлённо обсуждали между собой. Говорили о том, будет ли дождь завтра, какая вообще погода ожидает дачников и помещиков на всё лето, будет ли грибным год и многие другие хозяйственные проблемы. Вдали раздалась протяжная песня:

– Где же ты моя тальяночка,

Разухабистые времена!

Где найду тебя, Татьяночка,

Позабыла ты меня!

– Что за тальяночка, что за Татьяночка? – поинтересовался кто-то из гостей, – Уж не нашу ли Татьяночку просят найтись? Ау, Танюшка, где ты? Тебя уже разыскивают. Вот какая боевая девчонка, не успела ещё встать с постели, а её уже кличут! – смеялся кто-то из гостей.

– Да это пастух горланит, он так своих телочек собирает, – отозвался хозяин, и, обращаясь к Татьяне, успокоил, – Танюша, это не Вас.