Мариам унесла тарелку с лапшой на кухню – разогревать. Зато на сей раз тебе не пришлось настаивать на том, чтобы вы обедали вместе: она сразу выставила на стол две тарелки. И принесла литровую пластиковую бутылку с домашним красным вином.

– Пусть у нас сегодня будет праздник, – сказала, приглаживая растрёпанные волосы.

Спиртное в соответствии с требованиями шариата было здесь давно строго-настрого запрещено. Поэтому ты не смог удержаться от удивлённой – правда, с немалой долей иронии – реплики:

– Ну ты даёшь, девочка! Кажется, мы сейчас совершим большое преступление. Как ты вообще не боялась вино в доме держать: вдруг кто-нибудь узнал бы?

– Да оно ещё с довоенных времён в доме, не выбрасывать же, – лукаво улыбнулась Мариам, откупорив бутылку и разливая искристую, источавшую давно забытый аромат жидкость по стаканам. – И потом, я его хорошо спрятала… Да и скажи, кто подумает нехорошее о бедной вдове?

– И то верно. Абсолютно невозможно, глядя на это прекрасное личико, заподозрить тебя в грехе алкоголизма, – подмигнул ты.

– Правильно, – состроив преувеличенно серьёзную мину, согласилась она. – Никто плохого обо мне не подумал бы. Но сегодня ведь у нас праздник, правда?

– Правда.

– Тогда скажи тост.

Ты с готовностью поднял свой стакан:

– За тебя, моя добрая хозяюшка.

– Никакая я тебе не хозяйка, – нахмурилась она. – Не говори так больше, ладно?

– Ну отчего же.., – хотел было ты шутливо возразить.

Однако Мариам не стала слушать.

– Не знаю, как ты ко мне относишься, но не думай, что для меня всё это – так просто, – торопливо, словно боялась, что ты её снова перебьёшь, заговорила она. – Я не животное, Серёжа. И не чурка, как вы, русские, нас называете. Пусть я не могу пойти с тобой в мечеть или в ЗАГС, но хочу, чтобы ты не думал обо мне плохо. Поверь, я теперь буду считать тебя своим мужем перед Аллахом и людьми, пусть даже в ауле пока об этом и не знают…

Она протянула руку над столом и накрыла твою ладонь своею:

– Не бойся, я не собираюсь тебя женить на себе. Просто ты мне давно нравишься – с первого дня, когда здесь появился. Хотя, конечно же, ты… Ты можешь бросить меня, когда захочешь. Если, например, русские снова сюда придут…

Она умолкла, словно у неё перехватило дыхание. Потом подняла свой стакан и попросила:

– В общем, скажи, пожалуйста, другой тост.

– Хорошо, – тихо согласился ты, тронутый этой короткой, но достаточно пылкой речью. – Выпьем за тебя, Мариам. Мне бы очень хотелось, чтобы ты была счастлива. Пусть все твои мечты воплотятся в реальность.

– Наши мечты.

– Ладно, пусть так. Наши мечты. Пусть воплотятся. Чтобы ты была счастлива.

Вы выпили. Ты – всё сразу, залпом. Она – лишь половину своего стакана, неторопливыми маленькими глотками. Вино было сухим, умеренно кисловатым, явно из хорошего винограда.

– И ещё у меня к тебе одна просьба, – сказала она.

– Какая?

– Я хочу, чтобы ты называл меня Муи.

– Пожалуйста, если тебе так больше нравится. Муи… Это что – уменьшительное от Мариам?

– Да. Это – когда хочешь сказать ласково. Меня все, кого я любила, так звали. Мама, папа и бабушка…

– И муж, да?

– Нет, – она посмотрела тебе в глаза. – Он меня так не звал.

– Мариам… Муи, раз уж об этом зашла речь… – ты решился наконец задать вопрос, который давно не давал тебе покоя. – Скажи честно: ты любила Абдурашида?

– Нет, – твёрдо ответила она. – Не любила. А почему ты спрашиваешь?

– Да просто интересно… Не понимаю, зачем тогда вышла за него?

На этот раз молчание было долгим. Потом она ответила, медленно подбирая слова – и это, похоже, давалось ей нелегко:

– У моего замужества не такая простая история. Пусть Аллах никогда не даст мне детей, если совру: не любила я Абдурашида. Ни одного дня, ни одной минуты… А об остальном… я понимаю, что, наверное, должна тебе рассказать… Но, пожалуйста, не требуй этого от меня сейчас. Не сразу, потом когда-нибудь, хорошо?