– Не знаю, что он там хотел сказать. Я мысли читать не умею, – проворчала я.

Мама усмехнулась.

– Еще бы, котик.

Я солгу, если скажу, что даже не думала о том, чтобы сообщить ей, будто мы с Бреттом встречаемся (не упомянув, что только понарошку, конечно). Недаром ведь в списке аргументов «за» фейковые отношения с Бреттом значился пункт «мама наконец перестанет сетовать на мое одиночество». Она будет на седьмом небе от счастья, если узнает, что Бретт – мой (фейковый) парень. Тут же стиснет меня в объятиях, и это будет по-настоящему радостная минутка…

– Он очень симпатичный! – продолжала она.

Такие вот слова все и испортили. Одержимость, которая пробуждалась в ней в подобные моменты, ни на шутку меня пугала. Она ведь на полном серьезе собралась планировать нашу свадьбу, продав ему несколько пирожных.

– Не замечала, – солгала я. Мама наверняка это поняла. И как тут было не понять. Я ведь тоже все понимала. Да что там я, целый мир! Так и хотелось прибить себе на голову табличку: «Да, согласна, Бретт – красавчик, но нет, я не схожу по нему с ума» и закончить на этом.

– Бекка, – мамин голос стал совсем серьезным. Она направилась ко мне. Я потупилась. – Ты же знаешь, я желаю тебе только счастья, – сказала мама и коснулась моей руки.

– Знаю, мам, – и это была чистая правда. Она постоянно говорила мне об этом.

– И если у нас с твоим отцом ничего не вышло, это не значит, что ты не найдешь своего счастья.

– Да, мамуль.

Она приподняла мой подбородок и заглянула в глаза.

– Я хочу, чтобы ты встретила по-настоящему любимого человека, который будет тебя заслуживать.

Черт. В такие моменты мне сложнее всего было понять, как отец мог оставить мою маму. Такую заботливую и добрую. Такую красивую. По-настоящему красивую. Как можно ее не любить? Это же лучший человек на земле.

– Ты же знаешь, развод…

– Генетически не передается, – закончила я за нее. – Зна-а-а-аю.

Она довольно улыбнулась.

Мы продолжили уборку в тишине. Я все думала об отце. В голове роились миллионы вопросов о нем. Вообще они были под строгим запретом. Из-за них мама 1) начинала плакать – или 2) замыкалась в себе и уходила в спальню. Но сейчас она улыбалась, орудуя шваброй, и все бросала на меня обнадеживающие взгляды. Поэтому я сделала глубокий вдох и произнесла:

– Мам, послушай… А когда вы с папой в последний раз общались?

Казалось, она меня не услышала. Мама продолжила подметать, не нарушая привычного ритма. Я прикусила язык, решив, что оно и к лучшему. Но тут она произнесла:

– Когда пекарня открылась.

Я застыла.

– Он пришел на второй или на третий день. Все поверить не мог, что я печь научилась. Помнишь, какие жуткие торты у меня получались на дни рождения? Он был в шоке. Видела бы ты его лицо! – мама задумчиво улыбнулась. – Купил немного канноли – сама знаешь, как он любил бабушкин рецепт – и ушел. Больше я о нем не слышала.

Я не знала, что на это ответить.

– Так, чистоту навели. Закрываемся, котик.

Я взяла швабру и тряпку и убрала их в шкафчик. Мы забрали куртки и вышли на улицу, а потом мама заперла двери и мы побрели домой.

Больше я не задавала вопросов. А она не отвечала.

Наутро вся кухня снова была в капкейках. Выходит, маму не очень расстроила наша вчерашняя беседа. А я все никак не могла отделаться от ощущения, что мне только почудилось, будто она говорит об отце. Всю ночь в моих ушах звучал воображаемый звон колокольчика над дверью пекарни, и я представляла, как папа заходит в нее, и что в этот момент чувствует мама. Больно ли ей было? Или она обрадовалась, увидев его? Спросил ли он обо мне? Что еще они обсудили кроме выпечки? Голова шла кругом. А хуже всего было понимать, что ответов я не получу никогда. Даже мамин рассказ о встрече с ним был из разряда чудес. Чудес, которые случаются только раз.