Я воодушевленно принялась за работу, только ничего не получалось. Долго корячилась: вставала на носочки, пробовала и так и эдак, но достать не могла. Наконец решилась попросить помощи, но, оглянувшись, обнаружила, что в зале никого не осталось. И когда все успели уйти?

Вздохнув, я снова принялась за дело: не привыкла уходить, не завершив задание. В какой-то момент я настолько переусердствовала, что подвернула ногу и потеряла равновесие.

– Ой! – взвизгнула я, осознав, что падаю.

В позе ласточки, разучившейся летать, с раскинутыми в разные стороны конечностями, я бы рухнула на пол, если бы чьи-то мужские руки не подловили вовремя. Меня схватили в охапку, да так крепко и заботливо, что я смутилась.

Сердце томительно сжалось, словно заранее знало, кто мой спаситель. Видимо, знакомый запах парфюма с нотками лайма подал сигналы, которые я распознала интуитивно.

– Дыши, Снегирева, – произнес Леваков, прижимая меня к своей мужественной и горячей груди.

Пытаясь прийти в себя, я обернулась. Этот взгляд – глаза в глаза, в котором читалось нечто незнакомое, но в то же время теплое, словное сентябрьский ветерок. Я прикусила краешек нижней губы, стараясь не выдать волнения, и мысленно уговаривала себя дышать. Создавалось ощущение, будто я утратила способность делать вдохи и выдохи.

А потом, подобно отрезвляющей пощечине, в мыслях вспыхнули оскорбления Антона, произнесенные тогда в столовой.

– Может, уже поставишь меня на землю? – достаточно спокойно попросила я, отводя взгляд.

Прикосновения Левакова словно оставляли на мне ожоги, а его взгляд до того искрил, будто он смотрел на девушку, в которую давно тайно влюблен. Отпускать меня он не планировал, наоборот, лишь крепче прижал к себе. Однако я уже успокоилась и была против: хватит с меня образа шоколадки, растаявшей под палящим солнцем.

Я дернулась, и Антону пришлось сдаться и отпустить девушку, которой он стыдился.

– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался он будничным тоном, немного отойдя от меня в сторону, и засунул руки в задние карманы джинсов, как-то неуверенно перетаптываясь с ноги на ногу.

– Украшаю зал, завтра же дискотека. А ты?

– Мимо проходил, – без запинки ответил он, а потом посмотрел на стул, затем перевел взгляд на меня и выдал очевидную вещь: – Ты же не достаешь.

– Ну, куда уж мне до твоих подружек с их ногами от ушей. Постой, может, ты хочешь оказать посильную помощь? Пожалуйста, я абсолютно не против, – съязвила я, протянув ему гирлянду, и улыбнулась, пытаясь скрыть за этой улыбкой раздражение и обиду.

Я была уверена, что Леваков откажется, все-таки помогать с украшением зала не царское дело. Но Антон меня удивил: схватил гирлянду из моих рук и встал на стул.

– На крючки вешать?

– Ага. Только не падай, не поймаю. – Мне почему-то хотелось уколоть его, донести, что не только крутые парни умеют язвить и не только простые девушки вроде меня могут ощущать во рту горькое послевкусие от общения.

– А где твой супергерой, который вечно рядом? – спросил Леваков, не оборачиваясь.

Я окинула кабинет усталым взглядом, ища, куда бы присесть. Накатила какая-то непонятная усталость. Выбрала одну из парт, стоявшую недалеко от окна, которое украшал Леваков, и уселась на нее.

– Я бы тоже не отказалась его увидеть здесь, – ответила немного с грустью.

Былая пылкость, желание уколоть вмиг испарились, на их место пришли тоска и разочарование. Моим героем был Антон: крутой, сильный, улыбчивый, яркий, как летнее солнце, тот самый краш, про которых пишут в книгах. Только вся его идеальность испарялась, стоило вокруг появиться другим людям. Все его совершенства я сама нарисовала в своем воображении.